Джеймс Хайнс - Девяносто девять

Облака наконец закрыли солнце, и Грегори сумел рассмотреть небольшие округлости могильных холмиков и курганов по краю насыпи, живописно вырисовывавшиеся на фоне неровных серых облаков. Как далека была представшая ему картина от блестящих и сладострастных удовольствий лондонской жизни!… Грегори охватила легкая дрожь, вызванная отнюдь не только холодом. Даже закоренелый постмодернист способен найти некое мистическое удовольствие в созерцании древних мегалитов.

Какое-то мгновение он даже жалел о том, что так и не удостоился приглашения от престарелой пары, подумав, что пинта-другая пива в дружеской компании сейчас ему совсем бы не помешала. Но их уже не было, и Грегори ощутил другую, совсем не столь уж приятную дрожь от мысли о том, что они исчезли практически мгновенно и без следа. Человек с граблями тоже исчез, и все вокруг пребывало в абсолютной тишине и неподвижности, может быть, за исключением только каминного дыма, что поднимался из труб, разгоняемый резкими порывами ветра. Возможно, Грегори всего лишь показалось, но в нескольких окнах как будто задвигались занавески, и это его немного успокоило. По крайней мере хоть кто-то его заметил.

Грегори направился в сторону местного паба, двухэтажного выбеленного здания, располагавшегося вверх по дороге под небольшим, но довольно живописным уклоном к ней. Над дверями беззвучно раскачивалась вывеска. «Семь сестер» значилось на ней рядом с изображением семи ярких звезд на фоне неровного клочка темно-синего неба. Грегори сразу же узнал их и впервые за несколько месяцев вспомнил о злосчастной конференции по Куку. Это были Плеяды.

Прибытие Кука на Гавайи совпало с празднеством Макахики, каковое предварялось появлением Плеяд на горизонте перед заходом солнца. И как раз где-то в ноябре… Значит, прошел почти год с той печально знаменитой конференции. Грегори содрогнулся. Он представил, что из-за колышущихся занавесок на него глядят сотрудники его кафедры. Мне бы сейчас не помешала кружка пива, подумал он. И небольшой обед неплохо бы согрел.

Внутри паба Грегори почти с радостью обнаружил своих спутников по автобусной поездке – пожилую пару из колоний. Они стояли у барной стойки и что-то живо обсуждали с барменом, широкоплечим мужчиной лет тридцати, заросшим светло-русой бородой и отличавшимся странно помятым лицом. Росс и бармен наклонились друг к другу, поставив локти на стойку, а Маргарет, также облокотившись на прилавок, переводила взгляд с одного на другого. Пластиковые мешки стояли на полу у ее ног. Из одного мешка выглядывала совершенно новенькая кисть, и ее еще не тронутый ворс выглядел почти идеальной запятой.

Как только Грегори вошел внутрь паба, беседа тут же прекратилась, и все трое повернулись к нему. Мгновение он колебался, не отпуская дверную ручку, затем улыбнулся и вошел, подчеркнуто пыхтя, потирая руки и дуя на них, словно желая показать присутствующим, какой нестерпимый холод на улице. Оба мужчины за барной стойкой поднялись, обменявшись прощальным взглядом, Маргарет наклонилась поднять с пола свои мешки и передала мужу мешок с кистью и другим инструментарием живописца. Они направились к двери, и Грегори с демонстративной предупредительностью раскрыл ее для них, обменявшись со стариком легким поклоном, когда тот проходил мимо.

– Привет, – произнес Росс, пропуская жену вперед. – Желаю вам приятно провести время.

– Спасибо, – ответил Грегори. – Постараюсь.

Затем, к удивлению Грегори, старик подмигнул ему и, выходя в дверь, поднял большой палец вверх. Дверь за пожилой парой закрылась, а Грегори подошел к стойке, где его с важным видом, положив руки на прилавок, уже поджидал бармен.

– Только не говорите мне, – произнес Грегори, делая вид, что никак не может отдышаться от пронизывающе холодного ветра на улице, – что я очень высокий.

Уголки губ бармена слегка расслабились, и взгляд посветлел.

– Эх, – сказал бармен с заметным сельским акцентом, – если капитану Орру что-то придет в голову, трудновато бывает его разубедить.

– Не здешние, как я понимаю? – заметил Грегори, расстегивая воротник куртки.

– Ошибаетесь, сэр, – ответил бармен, заморгав. – Моя семья живет здесь уже несколько столетий.

– Нет-нет! – воскликнул Грегори. Он расстегнул куртку, поправил волосы и одарил бармена милой улыбкой эльфа. – Я не о вас, я о…

И он жестом указал в сторону двери, намекая на пожилую пару.

– А-а, – теперь улыбнулся бармен, выверенной профессиональной улыбкой. – И чем я могу вам служить, сэр?

Грегори вздохнул, поняв, что на свой вопрос ответа не получит. Он поднял глаза на грифельную доску, висевшую за стойкой, на которой посетителям паба предлагался «Обед пахаря» как традиционная английская еда, испокон века весьма популярная в этих краях. Вот так и придумываются традиции, подумал Грегори.

– «Обед пахаря», сэр? – спросил бармен.

– И пинту пива, – ответил Грегори.

Таков, значит, основной лейтмотив его уилтширского отпуска: пусть местные жители думают, что он турист, и принимают все решения за него. А почему бы и нет? Их прерогатива как аборигенов заключается именно в том, чтобы структурировать дискурс взаимодействия с Другим.

Грегори снял куртку и повесил ее на спинку стула рядом со стойкой. Больше никого в пабе не было, и он прошел вдоль стены, осматривая обычные атрибуты заведений подобного рода: гравюры со сценами охоты, старенькие фотографии, безымянные орудия крестьянского труда, покрытые ржавчиной. В противоположном от двери углу столы были сдвинуты так, чтобы создавать проход, а на стене висела потрепанная мишень для игры в дартс. На другой стене висела грифельная доска. Цифры на доске были стерты, оставались только имена, написанные в колонку: Мик, Тед, Джек. Дротиков не было видно, и Грегори обернулся в сторону бара. Однако бармен отошел, и вместо него Грегори разглядел в зеркале за стойкой свое собственное отражение. Он провел пятерней по волосам и повернул голову сначала вправо, а потом влево, как бы оценивая значительность своего профиля. Да, я действительно высокий, подумал он.

Возвращаясь к своему столику, Грегори заметил, что помещение делает странный изгиб, и решил посмотреть, что там, за углом. В небольшом углублении, скрытом от барной стойки перегородкой, стена была увешана аккуратными рядами фотографий. Создавалось впечатление, что они расположены в хронологической последовательности, начиная с самых старых, черно-белых снимков вверху слева, почти у самого потолка, и заканчивая более современными цветными внизу справа, почти у самого пола. Грегори подошел ближе и попытался рассмотреть снимки подробнее.

На всех фотографиях стояли даты. На каждый год начиная с 1890-х годов приходилось по фотографии. Ряд снимков явно доходил до самого последнего времени. Некоторые из персонажей появлялись на нескольких фотографиях подряд, хотя чем дальше он продвигался по их хронологии, тем больше менялись лица. Однако все снимки объединяла одна общая особенность: на всех люди были запечатлены в одной и той же позе. Все фотографии были сделаны со вспышкой на улице ночью, и все изображали группу мужчин и женщин, глядящих в объектив камеры, с мертвенно-бледными лицами из-за яркого света фотовспышки. Все они явно были деревенскими жителями, лишь стиль одежды менялся с годами. Видно было, как старели некоторые из лиц, воспроизведенные на нескольких снимках, но, по сути, они оставались все теми же румяными и широколицыми Миками, Тедами и Джеками.