Клиффорд Ирвинг - Мистификация

– Мистер Ирвинг, – репортеру удалось перекричать стоявший в зале гвалт, – правда ли, что ваша жена – Хельга Хьюз?

– Однозначно нет! – выкрикнул в ответ Марти Акерман. Я хотел его остановить, как хотел остановить Боба Кирша на Ибице, но опять ничего не вышло.

Мы пробились через толпу к лимузину. Стояла холодная январская ночь. Эдит с детьми удобно устроилась на заднем сиденье.

– Водитель знает дорогу, – сказал Марти, – ни с кем не разговаривайте. Поспите немного, я позвоню завтра.

– Спасибо, – прохрипел я.

По пути мы остановились только один раз – чтобы купить одноразовые салфетки. На протяжении долгого пути в снежной тьме Коннектикута, пока дети спали, время от времени хныкая, мы с Эдит шептались на заднем сиденье, пытаясь придумать план обороны. Мы чувствовали себя беженцами, покинувшими поле битвы, вот только уйти от врага не удастся. Было десять часов вечера – четыре часа по времени Ибицы, – когда мы добрались до дома и с помощью слуг Марти разгрузили машину. Эдит тут же поскользнулась на льду около ступенек. Плачущих детей уложили в кровать. Посреди ужина наверху раздался громкий удар, а затем жалобный крик. Барни, всегда спавший в кроватке с решеткой, упал на пол.

До утра он умудрился свалиться еще три раза. Мы с Эдит легли в полночь, все еще перешептываясь, словно были окружены невидимыми врагами. Нас действительно окружили – я знал это даже тогда, когда мы лежали в темноте без сна, обдумывая свой план. В конце концов, дойдя до точки, за которой замаячила смерть от нервного истощения, мы провалились в сон, но постоянно просыпались – и когда Барни падал с кровати, и когда власть в доме захватывала тишина. И каждый раз цеплялись друг за друга, испуганные и замерзшие, – в поисках тепла и надежды. Это была ужасная ночь.

Я позвонил Марти утром – холодным, солнечным зимним утром.

– Мне нужно с тобой увидеться, – сказал я. – Как мне добраться до Нью-Йорка?

Он объяснил, и я позвонил в службу заказа такси Лейквилла. В три часа дня поцеловал Эдит и попрощался с детьми. И Недски, и Барни плакали.

Водитель был местным, шутник и зубоскал, любитель почесать языком.

– Я знаю, кто вы, – ухмыльнулся он. – Сразу вспомнил имя.

– Вам известно мое имя? Откуда?

– Боже мой, да его твердят по телевизору на каждом канале. Вас показывали на том острове, как там он называется, и еще прошлой ночью в аэропорту.

– Наверное, забыл посмотреть, – прошептал я – голос до сих пор не восстановился.

– У вас прекрасные дети. – На это мне оставалось только кивнуть, думая о том, как они там, в Лейквилле. Когда и где я увижу их снова?

Когда мы подъехали к дому на Парк-авеню, было еще темно. У меня все еще оставались ключи, так что я позволил себе войти самостоятельно. Марти обнял меня, и я сказал:

– Мне нужно с тобой поговорить. Наедине.

Подозревая, что дом поставили на прослушку, он отвел меня в ту часть подвала, где был устроен домашний кинотеатр. Я опустился в одно из мягких откидывающихся кресел.

– Маккалох и Джон Голдман названивали весь день, – сказал Марти. – Они хотят приехать, думают, что нашли Джорджа Гордона Холмса, добыли фотографии и...

– Марти! – прервал я его. – Должен тебе кое-что рассказать. Если ты после этого вышвырнешь меня из дома, я все пойму, потому что злоупотребил твоим гостеприимством и доверием.

Он сжал губы, бросил на меня обеспокоенный взгляд, затем достал из кармана карандаш и начал крутить его в руках.

– Марти, послушай. Я хотел сказать еще в аэропорту, но тогда не было времени, и я был напуган. Эдит и есть Хельга Хьюз.

Я брякнул свой столь долго хранимый секрет без всяких предупреждений. Марти медленно кивнул, ничего не сказав.

Следом последовала чертовски законченная история, придуманная мной еще в самолете – насколько я мог состряпать историю из "Тысячи и одной ночи Хьюза" – и доработанная во время поездки по Коннектикуту и в ту бессонную, ужасную ночь. Хьюз с самого начала говорил мне, что ни одна живая душа в его организации не знает о его встречах со мной и работе над автобиографией. Но он столкнулся с проблемой чеков, проходящих по одному из его банковских счетов. У него были бухгалтеры, которые просматривали его книги в целях сбора налогов. В марте, в Пуэрто-Рико, миллиардер сделал мне предложение. В апреле, в Нассау, я дал согласие, и Ховард снабдил меня инструкциями. Через Джорджа Гордона Холмса он достал фальшивый швейцарский паспорт для Эдит на имя Хельги Хьюз. Мы хранили деньги до публикации книги. Затем Хьюз должен был распорядиться, что делать с ними дальше, а в благодарность доплачивал дополнительно сто тысяч долларов к моим ста, указанным в контракте.

– Вот почему я сказал тебе, что та идея, с преданным слугой, наиболее вероятна. Ведь этим слугой была Эдит.

Марти все еще вертел карандаш. Поднес руку к лицу, стал тереть переносицу. Когда он наконец посмотрел мне в глаза, его кожа была такой же серой, как моя тогда, в аэропорту.

– Тебе нужно знать две вещи, – сказал он дрогнувшим голосом. – Я попросил американских почтовых инспекторов разобраться со всем этим делом. У нас с тобой встреча с Пенни Ньюменом в офисе прокурора округа, – он взглянул на часы, – в шесть часов, то есть через тридцать минут.

– Отмени ее, – выпалил я. – Я не могу туда пойти.

Марти тряхнул головой.

– Они притащат тебя в наручниках, если ты не покажешься. Придется идти. Если ты послушаешься моего совета, – медленно произнес он, – расскажи им все. И да хранит тебя Господь.

Мы подъехали к зданию уголовного суда, когда уже пробило шесть, и пробыли там до десяти. В помещении сидели Леонард Ньюмен, помощник окружного прокурора и глава отдела по борьбе с мошенничествами, человек грубоватой наружности, лет пятидесяти, с седыми волосами, Оскар Коэн, второй помощник прокурора, маленький, опрятный, доброжелательный, но с холодными глазами, и еще трое детективов.

– Расскажи свою историю, – велел мне Марти, что я и сделал охрипшим голосом, расслышать который иногда и сам не мог.

Они явно не поверили, что у меня ларингит, и моя история их не заинтересовала. На середине моего вдохновенного рассказа Ньюмен обратился ко мне с короткой речью:

– Если вы лжете, мы это выясним. Если говорите правду – вам это зачтется. Если скрываете что-то – только роете себе яму поглубже.

Оскар Коэн, имевший привычку бродить из угла в угол по комнате, внезапно остановился прямо напротив меня, обвисшего в кресле. Он заговорил мягким голосом с приятными бархатистыми обертонами:

– Как подсказывает мой опыт, чем более сложна и запутанна история, тем больше у нее шансов оказаться ложью.