Леонид Шадловский - Красное море

— А-а, это ты, — протянул Чёрный. — Привет.

— Я видела, ты приехал вместе с Натаном Гринбергом? — спросила она. — Вы хорошо знакомы?

— Сидели в одной камере, — не очень любезно ответил Евгений. — А ты чего здесь крутишься? Это же не твоя епархия. Ты же феминистка.

— Да так, дома скучно, муж постоянно ругается… Решила проветриться.

— А заодно найти кого-нибудь для удовлетворения сексуальных потребностей?

— Ну, если ты ещё не сильно пьян, то могу воспользоваться твоими услугами.

— Неплохо было бы для начала поинтересоваться моими желаниями.

— А чего ими интересоваться? Твои желания на роже написаны. Напиться и потрахаться.

Такая словесная пикировка могла бы продолжаться долго. Но Чёрному вдруг стало лень вести с ней бессмысленный разговор.

— Ладно, уговорила. Где в этой забегаловке можно найти уединённое место?

— Зачем искать? Пошли на море. Небо, звезды, песок… И никого. Что ещё нужно человеку для счастья? — Лена Крамер призывно улыбнулась.

— Действительно, что ещё нужно для счастья, — Евгений вздохнул, оглядел её ладную фигуру и тряхнул львиной гривой. — Пошли.

(Афганистан, начало 80-х).

Ночь в Афганистане наступает сразу, мгновенно, как только солнце скрывается за вершинами каменных гор. И тут же становится холодно. Слишком резкие перепады температуры. Днём жарища градусов под пятьдесят, пот глаза заливает, а ночью — двадцать — двадцать пять, хоть костёр разжигай, чтоб погреться. Ночь — самое напряжённое время. Черт его знает, что тебе на голову свалится: скорпион, фаланга, душман или случайная пуля. Хотя, может, и не случайная вовсе, а предназначенная именно тебе. Вот и вглядываешься, как дурак, в темноту, глаза выпучиваешь, как будто в этой вязкой темени что-то можно разглядеть. Да что там говорить, в трех шагах ни хрена не видать. Звенящая тишина камнем давит на психику, уши будто ватой набиты, не удивительно, что с ума сходят чаще всего ночью, в тишине. Где-то хрустнула ветка, где-то птица крикнула… Автомат наизготовку, стой, стрелять буду! Нет, все, слава богу, спокойно. Это нервы, блин, на пределе. Не привык ещё. Конечно, не привык. Разве можно к этому привыкнуть? До дембеля ещё далеко, целый год. Одно хорошо, уже не «салага», уже «черпак». А это значит, что никто из «дедов» от нечего делать по роже тебе не даст. Уже и ответить можно. Вообще, странная ситуация: с одной стороны по печёнкам бьют почём зря, чтоб следов не оставлять, с другой стороны стреляют, в любой момент можно копыта отбросить… Ничего удивительного, что «молодые» подаются в бега. Правда, неизвестно, что лучше: в плену у душманов, насильно обмусульманенный и обрезанный, или здесь, у своих. Наверное, со своими, все-таки, лучше.

Нет, что ни говори, а в Кабуле было полегче. Там весь город нашими напичкан, особенно, на территории дворца Амина. А здесь, на «точке», только двенадцать человек, и то половина из них или пьяная, или обкуренная, или обколотая… Вокруг кишлаки, бородатые афганцы, верблюды да ослы. Вообще-то, кишлаки считаются «красными», то есть поддерживающими советскую власть, значит, безобидные и безопасные. Но это днём. А ночью, хрен их знает, в кого эти бородачи перекрашиваются, в зелёных, полосатых или серо-буро-малиновых. Недаром же говорят, что ночью все кошки серы. Днём они добрые, руки пожимают, улыбаются, «шурави», «бакшиш», «спа-си-бо»… Но по ночам не подходи, пристрелят.

До ближайшей воинской части больше пяти километров. Жратву привозят два раза в неделю. Это в лучшем случае. Потому что если машину где-нибудь подорвут, то хавки уже не дождёшься. А если шофёр, сука татарская, обкурится и уснёт по дороге, да ещё и врежется во что-нибудь, то перловую «шрапнель» уже придётся хавать пополам с песком. «Старики», правда, говорят, что здесь, возле Баграма, спокойно, тихо, это тебе не Кандагар, где проходят тропы наркоторговцев, и где полно душманских банд.

— Женька, пыхнуть хочешь? — раздался из темноты тихий вопрос. Это Петька Леонов, по кличке Казах, сержант, телефонист.

— Ты чего не спишь? Тебе же с утра линию проверять.

— Да что с ней сделается? Все равно связи уже третий день нету. Я ремонтирую, а духи режут. Говорил же майору, поставь, падла, охрану, так ведь нет, не хочет, людей, видишь ли, не хватает. А я что, рыжий, под пулями каждый день ползать?! На хрена мне это надо! Ну, так что, будешь косячок?

— Давай. До смены ещё полчаса. Как раз успеем.

— Я вчера Ахмеду сгущёнку толкнул, так он мне две палки «чарса» дал. Правда, осталось уже мало, на один косяк. Слушай, Жека, давай к нему за кишмишовкой сгоняем? Все-таки день рождения у меня…

— Ты что, Казах, сбрендил?! Ночью?

— Да нет, я линию проверю утречком, и сходим. А хочешь, пошли на линию вместе, чтоб потом на «точку» не возвращаться, отремонтируем, и сразу к нему…

— Ладно, там видно будет.

Женька затянулся косяком, задержал дыхание, и медленно-медленно выпустил дым. И ничего не почувствовал. Во, блин, раньше одной затяжки было достаточно, чтоб забалдеть, а теперь, похоже, и косяка мало. Он вдохнул ещё раз, глубоко-глубоко… Кажется, пробрало! В голове посветлело, даже темень стала не такой чёрной. А может, это просто утро пробивается.

— Вообще-то, ты прав, водочка не помешала бы, — мечтательно сказал Женька. — А ещё бы мясца с жареной картошкой! А то эта перловка уже в печёнках сидит.

— Ну, а я что говорю! Заодно у Ахмеда и картошечки прихватим. Может, у него и свинина найдётся, — загорелся Петька.

— Свинина у Ахмеда?! Он же мусульманин!

— Ну и что? Сам не жрёт, а нашему офицерью продаёт.

— А что ты ротному скажешь, если мы на целый день уйдём?

— Ничего. Откуда ему знать, сколько времени мы на линии проваландаемся. Хочет проверить, пусть с нами топает. Так он же не пойдёт, крыса тыловая! Только и умеет, что в Кабул за шмотками мотаться. Всего три месяца здесь, а уже пять чемоданов домой отправил. Сука поганая!

— Завидуешь?

— Нет. Противно просто. Ни в один рейд ещё не ходил, а уже хвастается, что кооперативную квартиру скоро купит. Откуда у него бабки? А? То-то! Или оружие духам загоняет, или форму солдатскую, или наше мясо. Которое мы, между прочим, уже полгода не видели!

— Да ладно тебе, Петька, пойдёт ротный на операцию, быстро жить научится.

— Угу, если он оттуда вообще вернётся. Он толстый, как бочка, из него классная мишень получится, — Петька затянулся последний раз и отбросил хабарик в сторону. — Тьфу, и «чарс» какой-то слабый! Придём к Ахмеду, морду ему начищу!

Ахмед — интересный старикан. Лет ему уже много, наверное, около семидесяти. По афганским меркам, он очень богатый. Стадо овец, верблюды, ослы, лошади, виноградники, огромный дом, кишлак тоже ему принадлежит… У Ахмеда девять жён. Самой старшей — около пятидесяти. А может и больше. Или меньше. Женщины здесь не отмечают дней рождений, впрочем, мужчины тоже. По внешнему виду никогда не определишь, сколько ей лет: тридцать или шестьдесят. Не успела соком налиться, уже старуха. Черт его знает, почему так происходит! Может, из-за испепеляющего солнца, может, из-за ветра и жёлтой пыли кожа у них становится дублённой, как шкура осла, может, из-за тяжёлой работы…