Кэндзабуро Оэ - Опоздавшая молодежь

Мне не нравилась его спокойная улыбка. Она казалась мне такой же недопустимой, как непристойные действия на глазах у людей.

— Почему вы говорите, сотворят что-нибудь вроде зверского убийства, если им попадется этот, из Такадзё?

— Потому что над корейцами больше нельзя издеваться. Вот им и нужен, кто-то другой, над кем еще можно издеваться, — сказал Масадзи. — Если их лишить этого, они все перебесятся.

Долину наполнил разносящийся через микрофон голос секретаря управы. Голос казался решительным и бодрым, он вонзался мне в самое сердце.

— Некто решился причинить зло оккупационным войскам. Этим он нарушил волю Его величества императора. Мы решили устроить облаву в лесу, поймать этого гнусного человека и передать его оккупационным войскам. Пока мы будем вести облаву, оккупационные войска расположатся на отдых в школе. Не приближайтесь к школе, чтобы не беспокоить их! Членам пожарной дружины собраться у пожарного колокола. Остальным разойтись по домам и не выходить! Не выходить, слышите?

Толпа на спортивной площадке пришла в движение. «Джипы» тоже стали выстраиваться в ряд. В окнах школы показались люди, входившие в классы, не снимая грязных ботинок. Было видно, как они наклоняют головы у порога, точно здороваются с кем-то, но к этому их вынуждала лишь высота двери.

— Врет, наверно. Решил всех обмануть, вот и заговорил об облаве в лесу, — сказал я, мысленно молясь, чтобы это было так.

Мы тоже встали и пошли.

Масадзи услышал мои слова и насмешливо посмотрел на меня. Глаза его блеснули.

— Ты хочешь, чтобы этот бандит из Такадзё убежал?

— Я не хочу, чтобы поймали японца.

— Правда?

— Да.

— Ты знаешь, где он спрятался? Думаешь, пожарная дружина найдет его? А?

Мы с братом из конца в конец обошли лес вокруг деревни и много знали о нем. Знали места, где охотятся люди из Такадзё, знали самые укромные уголки в лесу, знали пещеры, маленькие и темные, со стен которых стекала прозрачная вода, пещеры, где можно было найти лишь мертвых пауков и ни одного живого. Этот парень из Такадзё, наверно, достаточно смел, чтобы залезть в одну из них и провести в ней ночь. Конечно, смел. Они, из Такадзё, ловят змей на еду и продажу и знают, что змеи, наполовину зарывшиеся в пещере в мягкий и влажный вулканический пепел, не ядовиты. А деревенские уверены, что эти змеи такие же ядовитые, как щитомордник. Кроме меня, уж сколько раз меня кусали эти змеи, в нашей деревне не было человека, который бы на собственном опыте убедился в том, что было известно любому из Такадзё.

— Конечно, не найдут, — сказал я. — Они говорят, что устроят облаву в лесу, но разве им прочесать всю чащу, все пещеры? Ни за что.

Второй сын помещика, студент института, отер пот с большого белого красивого лба и посмотрел на меня. Глаза его так блестели, что мне даже стало как-то неприятно и тяжело. Рядом со мной и Масадзи медленным шагом шли зубной врач и лесничий.

— Устроим себе домашний арест?

— Да, устроим себе домашний арест.

Я захотел побыстрее вернуться домой. Трусливый брат ни за что не осмелится войти без меня в темные даже днем сени нашего дома.

— Послушай, ты не можешь тайком сходить туда, где они спрятались? — сказал Масадзи.

— Они?

— Он же укрылся в лесу вместе с этой девушкой. Разве ты не знаешь? Ну с той, которую изнасиловали.

Изнасиловали. Я задрожал. Изнасиловали, вот оно что. Когда взрослые поднимают из-за чего-нибудь шум, они за уклончивыми словами всегда стараются скрыть важные и неприятные вещи, чтобы дети не поняли, что случилось. И сейчас тоже, хотя девушка и парень, отомстивший за нее, укрылись в лесу, они избегают сути, прикрываясь словами: «Ударил бамбуковым ножом солдата, который стал приставать к девушке, ихней шаманке». Значит, нависший над деревней купол жестокости, сооруженный с помощью слов «изнасилование», «зверские убийства», имеет твердое основание, и опоры этой постройки прочны и реальны. А жители деревни стараются помочь иностранным солдатам и посылают в облаву пожарную дружину.

— Ну так как? Пока они будут рыскать по лесу, сможешь ты ночью тайком отыскать их? — сказал Масадзи.

— Ага, — проглотив слюну, сказал я после некоторого колебания.

— Я хочу послать с тобой деньги, чтобы они могли удрать. Ну, подальше, от деревни.

— Почему? — испуганно спросил я.

— Я не хочу быть свидетелем того, как мои земляки станут с удовольствием, самозабвенно убивать. Ты тоже, наверно?

— Я сделаю это, — сказал я.

Близился вечер. Воздух в долине чуть сиреневатый и прозрачный, пропитывался влагой и становился душистым. Если до вечера беглецов не найдут, мужчинам из деревни придется прервать облаву до завтрашнего утра и провести тревожную ночь.

Мы с братом залезли на крышу, и лежали на животе на покатом черепичном скате, и смотрели в сторону леса. Мы ждали, не появится ли дым — сигнал, который должны были подать пожарные, обнаружив тех двоих из Такадзё. Не исключено, что какой-нибудь солдат оккупационных войск возьмет нас на мушку. Даже страшно подумать об этом. Но еще страшнее сидеть одним взаперти в темном доме. Если же вдруг солдаты войдут в наш дом, мы с братом окажемся в мышеловке. Мы лежали на крыше и глядели на лес и реку, на ряды крыш и ощущали, что находимся в деревне среди друзей. Это ощущение как-то сглаживало, смягчало остроту тревоги. Ну и к тому же нам с братом очень хотелось увидеть, поймают ли этих двух из Такадзё. А если им не удастся спрятаться и их схватят, мы хотели своими глазами увидеть, как их поведут через мост. Особенно хотелось увидеть эту девушку, кумира детей, эту шаманку. Мы с братом разрывались между двумя желаниями: чтобы беглецам удалось скрыться и непреодолимым желанием увидеть их. Но нам с братом даже страшно было подумать, что произойдет, если Фуми из Такадзё поймают и она увидит нас, когда ее поведут через мост, — мы б, наверно, со стыда сгорели. Вот почему, взобравшись на крышу и глядя на лес, мы пребывали в постоянной тревоге.

Когда взрослые начинают какую-нибудь работу, а детей превращают в зрителей, время для них ползет еле-еле, как тяжело груженная повозка. А взрослым что — они легко сносят это медленно ползущее, бесконечное время. В этом искусство взрослых. Дети же, погруженные в топкое болото ожидания, волнуются, злятся, но в конце концов вынуждены подчиниться бесконечно долгому течению времени. И детям хочется кричать от радости, стоит им заметить, как стрелка, указывающая на движение времени, передвинулась вперед. Так они связывают себя с действительностью. Взрослые же спокойно прохлаждаются в недвижимой заводи времени, будто принимают ванну. И вполне довольствуются этим.

Взрослые, скрывшиеся в лесу, упорно искали беглецов. Дети, забравшись на крышу, с нетерпением высматривали сигнал, который должен был появиться над лесом.