Сейран Сехавет - Интервью, взятое у собаки

Такого я не ожидал. Собачьи проклятья задели меня за живое: как-никак, я человек!

— Заткнись, псина! Ты и есть собака, что с тобой говорить!

У моего собеседника шерсть на загривке встала дыбом, зарычал, хотел броситься на меня, но покосился на своего друга, вроде испрашивая разрешения, и осекся, взял, так сказать, себя в лапы.

— Да, я собака. Ну и что в этом зазорного? Мы, собаки, на границе служим, взрывчатку и наркотики находим, дома сторожим. Между прочим, и в культуре, если на то пошло, в меру наших возможностей участвуем: по телевизору и в цирке вас развлекаем… В иных странах нас целые добровольные общества защищают. А про Лайку забыл? Про Белку и Стрелку! Кто первыми в космос полетели?

— Ишь, расхвастался! — усмехнулся я.

— Говорю, как есть. Это вы, люди, или захватываете тех, кто на виду, или вешаете на них всех собак. Пес покосился на своего друга, тот одобрительно закивал.

— Ладно, — я решил разбавить серьезные материи шуткой. — А о собственном хвосте что скажешь?

— Мой хвост человечьему не чета. Кроме него, — пес показал на друга, — я ни перед кем не вилял хвостом. — После недолгой паузы он еще раз глянул на друга и добавил: — Эх, если бы выходила газета на собачьем языке, я сам взял бы у тебя интервью.

— Будет и такая… — отозвался Лохматый Мужчина. — Может, уже где-то выходит, а мы не знаем.

— Насчет собачьей газеты не знаю, — сказал я. — Но в следующий раз возьму интервью у тебя.

— Не утруждайся, — сказал Лохматый Мужчина. — Мы с собакой единомышленники.

— Тогда ответь хоть на один вопрос.

— Валяй.

— Почему у тебя такое волосатое тело?

— Был бел, как белок, да туман заволок… Судьба замотала, без угла, без причала… Короче, тело приспосабливается к природным условиям. Ведь житуха у меня не как у людей.

— А на кладбище отчего обосновался?

— Приглянулось. По душе мне здесь.

— Может быть, я могу тебе чем-то помочь?

— Если Аллах не в силах помочь, то что может Его создание.

— Хочешь, буду наведываться иногда?

— Нет! — отрезал он.

— Ну, раз так, пойду. — Я поднялся. — Может, слово какое скажешь напоследок… Мы же люди…

— Слово свое я сказал ему, — показал на пса. — И завещание ему оставил.

— Завещание — псу?!

— Тебе этого не понять. Молод еще.

— Ладно… Если не секрет, что завещал? — спросил я.

— Завещал, чтобы он по смерти съел меня. А то смердеть буду…

— А что пес? — я посмотрел на лохматого — тот угрюмо молчал.

— Сначала зарычал и замотал башкой, мол, не ем человечины. Но я полдня канючил, умолял слезно и уломал — согласился из жалости…

Когда я опомнился, то увидел, что тащусь по кладбищенской тропе, да так, будто увязаю в трясине.

Я выполз со старого кладбища, как старый катафалк. И внутри катафалка была глухая пустота.

…Над старым кладбищем густела тьма. И старые покойники, натянув на свои старые мощи старую тьму, обрели покой…