Юстейн Гордер - Мир Софии

— «Различие между мужчиной и женщиной, — пишет он, — такое же, как между животным и растением: животное больше соответствует характеру мужчины, растение — больше характеру женщины, ибо она в большей степени являет собой спокойное раскрытие, которому в качестве принципа дано более неопределенное единство чувства. Если женщины находятся во главе правительства, государство в опасности, так как они действуют не согласно требованиям всеобщего, а из случайной склонности или мнения. К женщинам образование приходит неведомыми путями, как бы в атмосфере представления, больше из жизни, чем посредством приобретения знаний, тогда как мужчина достигает своего положения только посредством завоеваний мысли и многих технических усилий».

— Спасибо, достаточно! Предпочитаю больше не слышать подобных цитат.

— Но эта цитата великолепно иллюстрирует мысль о том, что представление о «разумном» постоянно меняется. Она показывает, что Гегель был дитя своего времени. Как, впрочем, и мы: представления, которые кажутся нам совершенно бесспорными, тоже не прошли бы испытания историей.

— У тебя есть примеры?

— Нет, на этот раз примеров у меня нет.

— Почему?

— Потому что, на что бы я ни указал, всё находилось бы в процессе изменения. Я, скажем, не мог бы привести такой пример: нехорошо ездить на машине, поскольку автомобили загрязняют окружающую среду. Такая точка зрения уже имеет много сторонников и служила бы плохим примером. Но история то и дело доказывает, что истины, которые мы считаем бесспорными, не выдерживают проверки временем.

— Понимаю.

— Интересно отметить другое: именно жесткие высказывания многих современников Гегеля о неполноценности женщины по сравнению с мужчиной ускорили женскую эмансипацию.

— Как это возможно?

— Мужчины выдвигали «тезис». И выдвигали его прежде всего потому, что женщины начали выступать за свои права. Ведь утверждать что-либо, о чем существует полное согласие, нет никакой необходимости. И чем жестче они высказывались о неполноценности женщины, тем сильнее было «отрицание», то есть «антитезис».

— Кажется, до меня дошло.

— Так что самое лучшее — иметь сильных противников. Чем более крайнюю позицию занимают противники, тем с большим отпором они сталкиваются. Это называется «лить воду на чужую мельницу».

— Во всяком случае, моя мельница явно завертелась быстрее от того, что я услышала.

— Даже чисто логически (или философски) нередко возникает диалектическое напряжение между двумя понятиями.

— Пожалуйста, примеры!

— Размышляя над понятием «бытие», я неизбежно должен ввести и противоположное понятие, то есть «небытие». Невозможно рассуждать о том, что ты есть, не вспомнив заодно, что твое существование не вечно. Напряжение между «бытием» и «небытием» разрешается в понятии «возникновение» («зарождение»). Зарождение чего-либо подразумевает одновременно как его наличие, так и его отсутствие.

— Ясно.

— Таким образом, разум Гегеля — это динамичный разум. Поскольку действительность проникнута противоречиями, ее описание также должно быть противоречивым. Вот тебе еще один пример: говорят, у датского исследователя атома, физика Нильса Бора, висела над дверью подкова.

— Считается, что она приносит удачу.

— Но это суеверие, а Нильс Бор отнюдь не был суеверным человеком. Однажды к нему зашел в гости друг, который не удержался и сказал: «Ты же не веришь во всякое такое». «Не верю, — отозвался Нильс Бор. — Но говорят, удачу она принесет независимо от моей веры».

— Ну, знаешь…

— Тем не менее его ответ диалектичен, если не сказать — внутренне противоречив. Нильс Бор, который, как и наш поэт Винье, славился своими парадоксами, однажды сказал, что существует два вида истин. Есть поверхностные истины, для которых противоположное суждение будет неверно. Однако бывают истины и более глубокие, антитезисы которых также верны.

— Что же это за истины?

— Если я, например, скажу, что жизнь коротка…

— Я согласна.

— Но при других обстоятельствах я могу всплеснуть руками и вскричать, что жизнь очень длинная.

— Ты и тут будешь прав. В некотором смысле такое утверждение тоже верно.

— В заключение приведу пример того, как диалектическое напряжение может спровоцировать импульсивный поступок, резко меняющий положение.

— Давай!

— Представь себе девочку, которая то и дело говорит: «Да, мама», «Хорошо, мама», «Как хочешь, мама», «Я сию минуту все сделаю, мама».

— Прямо оторопь берет.

— Со временем это послушание дочери начинает раздражать мать, и та в конце концов взрывается: «Да перестань же быть такой покладистой!» На что девочка отвечает: «Хорошо, мама, перестану!»

— Я бы ей просто дала по уху.

— Ах, вот как? А что бы ты сделала, если бы дочка сказала: «Но я хочу быть покладистой!»

— Это был бы странный ответ. Может, я и тогда дала бы ей по уху.

— Иначе говоря, стороны зашли в тупик. Диалектическое напряжение усилилось настолько, что просто назрела какая-то перемена.

— Например, в виде оплеухи?

— Нам нужно остановиться еще на одной — последней — особенности гегелевской философии.

— Я пока не ухожу.

— Ты, надо думать, помнишь упоминание об индивидуализме романтиков?

— «Самая сокровенная тайна скрывается внутри».

— Их индивидуализм столкнулся с антитезисом, или отрицанием, в философии Гегеля. Гегель делал упор на так называемых «объективных» силах, под которыми он разумел семью и государство. Вероятно, можно сказать что Гегель закрывал глаза на отдельную личность. Он считал индивидуума органической частью некоей общности. Разум, или «мировой дух», проявляется прежде всего во взаимодействии между людьми.

— Поясни!

— Разум выступает на первый план прежде всего в языке. А язык мы получаем от рождения. Норвежский язык прекрасно обойдется и без господина Хансена, однако господин Хансен не может обойтись без норвежского языка. Значит, не язык создается индивидуумом, а индивидуум создается языком.

— Пожалуй.

— Так же как индивидуум от рождения попадает в определенный язык, он попадает и в определенные исторические условия. И никто не вправе «выбирать» их. Если человек не находит своего места в государстве, значит, он внеисторичен. Эта мысль — как ты, вероятно, помнила — подчеркивалась и великими афинскими философами. Невозможно представить себе государство без граждан, но столь же невозможно представить себе и граждан без государства.