Юстейн Гордер - Мир Софии

Отличия «формы» от «материи» приобретают важное значение и когда Аристотель объясняет процесс познания человеком предметов бытия.

Познавая что-то, мы сортируем вещи по разным категориям, или группам. Скажем, я вижу лошадь, потом другую, потом третью… Хотя лошади неодинаковы, у всех них есть нечто общее, и это нечто составляет «форму» лошади. Различия между ними, их индивидуальные черты составляют «материю» лошади.

В своих земных странствиях мы, люди, и занимаемся распределением вещей по ячейкам. Коров мы помещаем в хлев, лошадей — в стойло, свиней — в закут, а кур — в курятник. То же происходит и когда София Амуннсен убирает свою комнату. Книги она ставит на полку, учебники кладет в школьную сумку, а журналы — в ящик комода. Аккуратно сложенная одежда прячется в шкаф: трусы на одну полку, свитеры на другую, носки в отведенный им ящик. Обрати внимание, что так же мы наводим порядок и в собственной голове. Мы отделяем друг от друга вещи, сделанные из камня, из шерсти и из резины. Мы различаем предметы живые и мертвые, отличаем растения от людей или животных.

Ты следишь за моей мыслью, София? Иными словами, Аристотель хотел произвести генеральную уборку в кладовой природы. Он пытался доказать, что все предметы бытия относятся к разным группам и подгруппам. (Гермес — живое существо, точнее — животное, еще точнее — позвоночное, еще точнее — млекопитающее, еще точнее — собака, еще точнее — лабрадор, еще точнее — самец лабрадора.)

Пойди к себе в комнату, София. Подними с пола любой предмет. Что бы ты ни подняла, ты обнаружишь соотнесенность взятого предмета с категорией более высокого порядка. Если ты когда-нибудь встретишь предмет, не поддающийся классификации, то испытаешь шок. Предположим, тебе встретится комочек чего-то, что ты не сумеешь с уверенностью отнести к миру растений, животных или минералов… Сомневаюсь, чтоб ты отважилась даже прикоснуться к нему.

Мир растений, животных или минералов, сказал я. Мне вспомнилась игра, в которой одного несчастного выставляют за дверь, а остальные члены компании в это время загадывают некий предмет, который ему (или ей) придется по возвращении в комнату отгадывать.

Компания, скажем, загадала кота Монса, который сейчас находится в соседском саду. И вот бедный водящий приходит в комнату и начинает угадывать. Остальные участники имеют право отвечать только «да» или «нет». Если несчастный хорошо усвоил Аристотеля (в таком случае он вовсе не несчастный), разговор будет развиваться примерно следующим образом: Это что-то конкретное? (Да!) Оно относится к минералам? (Нет!) Оно живое? (Да!) Оно относится к миру растений? (Нет!) Это животное? (Да!) Это птица? (Нет!) Это млекопитающее? (Да!) Это какой-нибудь зверь? (Да!) Это кошка? (Да!) Это Моне? (Дааааааа! Общий смех…)

Вот какую игру изобрел Аристотель. Нужно отдать должное и Платону, который придумал «игру в прятки в темноте». А за изобретение детского конструктора мы уже отдали должное Демокриту.

Аристотель был аккуратистом, который стремился навести порядок в человеческих представлениях, поэтому именно он заложил основы логики как науки. Он ввел несколько строгих правил относительно того, какие умозаключения и выводы следует считать логически допустимыми, а какие — нет. Ограничимся одним примером: если я утверждаю, что «все живые существа смертны» (первая посылка), а также что «Гермес — живое существо» (вторая посылка), я могу сделать изящный вывод о том, что «Гермес смертен».

Мой пример показывает, что Аристотелева логика связана с отношениями между понятиями, в данном случае такими, как «живое существо» и «смертный». Конечно, предложенный Аристотелем способ рассуждений хорош, поскольку сделанный выше вывод абсолютно справедлив, однако, вероятно, следует признать, что такое заключение не говорит нам практически ничего нового. Мы и без того знали, что Гермес «смертен». (Он ведь «собака», а все собаки «живые существа» и, соответственно, «смертны» — в отличие от камней, из которых сложена Галхёпигген, самая высокая Гора Норвегии.) Итак, София, мы не узнали ничего нового. Однако соотношение между группами предметов далеко не всегда воспринимается столь однозначно. Иногда бывает очень полезно навести порядок в наших представлениях.

Ограничусь еще одним примером. Неужели крохотные мышата, подобно ягнятам и поросятам, сосут своих матерей? Каким бы пустяковым ни казался такой вопрос, давай попробуем рассуждать. Мыши явно не откладывают яиц. (Когда я в последний раз видел мышиное яйцо?) Значит, у них — точно так же, как у свиней и овец, — рождаются живые детеныши. А живородящих животных называют млекопитающими, то есть животными, которые вскармливаются материнским молоком. Что и требовалось доказать. Собственно говоря, ответ был у нас и раньше, и все же к нему пришлось идти путем рассуждений. Ведь мы второпях забыли, что мыши действительно питаются материнским молоком, — вероятно, потому, что никогда не видели мышонка, сосущего мать. А это вполне естественно: выкармливая детенышей, мыши сторонятся людей.

Занимаясь «упорядочиванием» действительности, Аристотель прежде всего подчеркивает, что все сущее делится на две основные группы. С одной стороны, мы имеем неживые (неодушевленные) вещи — такие, как камни, водяные капли и комья земли. Они не обладают потенциальной способностью к изменениям. Согласно Аристотелю, подобные неодушевленные предметы могут изменяться лишь под воздействием извне. С другой стороны, существуют живые (одушевленные) вещи, обладающие потенцией к изменениям.

Что касается «живых вещей», они, по Аристотелю, тоже делятся на две большие группы. К одной мы должны отнести живые растения, к другой — живые существа. «Живые существа» можно, в свою очередь, разделить на две подгруппы, а именно животных и людей.

Отдавая должное Аристотелю, следует признать, что такое деление четко и наглядно. Разница между одушевленными и неодушевленными предметами действительно существенна, достаточно сравнить, к примеру, розу и камень. Серьезно отличаются друг от друга также растения и животные, в частности роза и лошадь. Более того, осмелюсь утверждать, что существуют определенные различия между лошадью и человеком. Но в чем именно выражаются все эти различия? Можешь ответить на такой вопрос?

К сожалению, мне некогда ждать, пока ты напишешь ответ и вложишь его вместе с кусочком сахара в розовый конверт, поэтому отвечу сам: подразделяя природные явления на разные группы, Аристотель исходит из свойств вещей, точнее, из того, что они умеют или что они делают.