Анна Бялко - Гинекологическая проза

– Но у Алины-то квартира своя. И Слава… Чуть на руках ее не носит, сами говорите.

– У Алины и ребенок свой уже есть. А насчет Славика ты не думай, что-то там да не так наверняка, мужики только с виду такие хорошие. Алька ведь хотела оставить сначала, уже на очень большом сроке сделала, месяца три. Ладно, хватит трепаться. И ты, Ир, никому ничего, ладно? Ей и так хреново…

Это было в начале января. Всю сессию Алина появлялась только на экзамены, сдавала быстро, и исчезала, ни с кем не общаясь. Потом потихоньку отошла. После каникул регулярных занятий уже не было, все писали диплом, встречались в институте от случая к случаю, да собирались иногда посидеть у Марины. Алина тоже там появлялась, иногда со Славой, чаще одна, и тогда Слава звонил ближе к вечеру, чтобы встретить Алину по темноте.

Уже перед самой защитой Ирочка, заехав к Марине на вечерок, встретила там Славу. Тот сидел на краешке дивана, глядел перед собой в одну точку и в общий разговор не вступал. Ирочка пыталась разговорить его, но Слава отвечал односложно, а после внезапно встал, и, не прощаясь ни с кем, быстро ушел.

Марина объяснила, что Слава неделю назад разругался с Алиной вдрызг. Алина нашла себе работу в какой-то инофирме, переводчиком (она свободно говорила и по-английски, и по-итальянски, когда что успевала), ей предложили кучу денег, она обеими руками ухватилась, и люди интересные, и вообще, а Славка ни в какую, там, говорит, только шлюхой можно работать, или он – или эта инофирма, а сам что – студент, стипендия крошечная. Алина, естественно, выбрала работу, ей еще ребенка кормить надо, вот и пришлось Славику дверью хлопать. Ходит теперь, страдает. Придет – и вот знай сидит-молчит, смотреть тошно. Надеется, Алька узнает, разжалобится, назад позовет.

– А что, думаешь, не позовет? – спросила Ирочка.

– С чего бы? У нее там, знаешь, какие мужики ходят. И вообще у них с зимы уже все как-то неважно шло, так что вряд ли она его позовет. Сам виноват, нечего было выпендриваться, Алина баба суровая.

– Господи, чего ей еще надо-то, – всплеснулась Ирочка. – Так мучается человек, а она?

– Она свое тоже отмучилась, не волнуйся, – заметила Марина, на чем разговор и закончился.

В начале лета Ирочка, защитив диплом, вздохнула свободно. Позади остались беготня, суета, нервотрепки и рисование бесчисленных плакатов к защите. Миновала грандиозная пьянка по поводу окончания, и Лариса Викторовна, как и каждое лето, засобиралась с Ирочкой на юг.

Но тут, одним вечером, папа, отложив за ужином газету, глянул на Ирочку из-под очков и задал странный вопрос:

– А что ты, Ира, собственно, собираешься делать?

– Как то есть что? – не поняла Ирочка. – В каком смысле что?

– Ну, в том, что ведь распределения у вас сейчас нет, верно? Надо же какое-то занятие находить. Я к чему, в нашей конторе, в отдел технического дизайна, человек нужен. Ты ведь, мне кажется, немного умеешь рисовать? Можно было бы попробовать.

Ирочка не успела ничего сообразить – идея была неожиданной – а Лариса Викторовна уже вскинулась со своего места:

– Ну что ты выдумываешь вечно, какой еще дизайн, к чему сейчас?! Девочка устала, мы едем на море, вернемся, ближе к осени что-нибудь подберем. Для чего ей ломать глаза и горбатиться в твоем заведении, у нее все пути открыты.

Во время этой тирады Ирочка получила время для размышлений и, когда мать выдохлась, сказала тихо:

– А знаешь, пап, я бы попробовала. Рисовать я могу, зря, что ли, художку кончала, а это все же лучше, чем схемы где-нибудь в ящике паять, – и быстро, пока Лариса Викторовна не успела снова включиться, – мамочка, ну пусть я попробую, не понравится – уйду, а на юг ты можешь поехать с Тамарой (материна подруга и сослуживица), вам даже интереснее будет, ты тоже устала тут с нами.

Лариса Викторовна, посотрясав немного воздух, уступила, всё же поездка с Тамарой – это был сильный ход, собрала чемоданы и отбыла во благовремении к теплым морям.

После маминого отъезда Ирочка впервые в жизни обрела свободу. Можно даже сказать, свободу и независимость, потому что бабушку свезли на дачу, на Ирочке осталось хозяйство, она работала, получала зарплату (и не такую маленькую по тем временам), готовила отцу ужин, со всем справлялась и чувствовала себя прекрасно в своем новом качестве взрослой и самостоятельной женщины. Про мамино же возвращение Ирочка старалась не думать, подспудно понимая, как тяжело будет сдавать пусть даже недавно занятые рубежи.

Говорят, беда не приходит одна, но положительные явления тоже имеют свойство ходить косяками. Как-то светлым июльским вечером, возвращаясь с работы, неся в сумке нехитрые продуктовые закупки, около метро «Парк культуры» Ирочка столкнулась со Славой. Привет-привет, как-дела-давно-не-виделись, Слава предложил, как положено, донести сумку, Ирочка согласилась. Шли не спеша по Комсомольскому проспекту, летний вечер был спокоен и мягок, во дворе Слава стал прощаться, но Ирочка, ужасаясь про себя собственной наглости, взяла его за руку выше локтя и уверенным (Алининым, вот ведь пакость) тоном сказала:

– Куда это ты? Что ж получается, сумку тащил-тащил, а взамен что? Нет, как хочешь, пошли, с меня причитается если не магарыч, то по крайней мере ужин.

Слава глянул удивленно, но возражать не стал. Ирочка, тайно замирая от чего-то неясного, готовила ужин, накрывала на стол, стараясь сделать все на высшем уровне, и, дабы не выдать душевного трепета, болтала, сама себя не слыша. Сели, поели. Пили чай. Слава рассказывал про свой грядущий поход (оказалось, он был страстным спелеологом, Ирочка и не знала, слышала от Алины когда-то мельком что-то такое, но не запомнилось), вспоминал походные байки, все было прекрасно, пока, прервавшись на полуслове, он вдруг не спросил:

– Ир, а ты о Ней что-нибудь знаешь?

Он так произнес это «о Ней», что Ирочка сразу, молниеносно поняв, о ком речь, чего-то вдруг испугалась, внутренне сжалась, помотала отрицательно головой (она и правда Алины сто лет не видела, да как-то и не рвалась), попыталась перевести разговор на другую тему, но все, беседа больше не клеилась, а тут и отец вернулся, загремел ключами в двери. Слава поднялся и начал прощаться.

Весь остальной вечер Ирочка просидела в своей (в отсутствие мамы) комнате, сравнивая и взвешивая на душевных весах два чувства – тихого счастья от Славкиного визита вообще и горечи в понимании того, что и зашел-то он к ней скорей всего ради этого вопроса об Алине, потому лишь, что Ирочка Алину знала, была не чужим человеком, а сопричастным. Давняя зависть-обида опять воспряла, залегла на душе плотным липким комком. Ирочка умом понимала, что Алина по большому счету ни при чем, что про Славу она скорее всего и думать забыла, а саму Ирочку вообще никогда всерьез не воспринимала, но от этого было ничуть не легче, а только досаднее.