Ро­бер Са­ба­тье - Шведские спички

— Здо­ро­во, вот и ты, ста-ста-рик!

— Здрав­ст­вуй, Люсь­ен, до­б­рый день, ма­дам!

Мо­ло­дая же­на Люсь­е­на бы­ла боль­на ту­бер­ку­ле­зом. Он на­зы­вал ее бо­лезнь «ско­ро­теч­ным про­цес­сом», но это пе­ре­во­ди­лось в квар­та­ле на бо­лее по­нят­ные вы­ра­же­ния, та­кие, как «чах­нуть от ча­хот­ки» или «пле­вать­ся свои­ми лег­ки­ми». Она поч­ти по­сто­ян­но на­хо­ди­лась в по­сте­ли и об­ре­че­на бы­ла рас­стать­ся с жиз­нью в этой пыль­ной и душ­ной ком­на­те, за­гро­мо­ж­ден­ной сун­ду­ка­ми, ра­дио­при­ем­ни­ка­ми и вся­ким ра­бо­чим ин­ст­ру­мен­том. Здесь ца­рил за­пах ле­карств, жже­ной ре­зи­ны, пе­ре­грев­ших­ся ра­дио­ламп и ржа­во­го ме­тал­ла. Люсь­ен от­ры­вал­ся от ра­бо­ты лишь для то­го, чтоб дать же­не мик­сту­ру или су­нуть сво­ему груд­но­му ма­лы­шу со­ску, по­кры­тую мо­лоч­ны­ми пен­ка­ми. Люсь­ен лю­бил Оли­вье. Сколь­ко бы ни вы­ска­зы­ва­лось пред­по­ло­же­ний по по­во­ду смер­ти Вир­жи­ни, для Люсь­е­на не бы­ло ни­ка­ких со­мне­ний: ко­неч­но, она умер­ла от груд­ной бо­лез­ни. Он не знал, от ка­кой, но это сбли­зи­ло его с ма­лень­ким свет­ло­во­ло­сым пар­ниш­кой, ко­то­рый вре­мя от вре­ме­ни на­ве­щал его и не был слиш­ком болт­лив.

Оли­вье на­блю­дал за ра­бо­той при­яте­ля. Тот кру­тил руч­ки на­строй­ки, на­де­вал на ре­бен­ка на­уш­ни­ки от уже ус­та­рев­ших те­перь де­тек­тор­ных при­ем­ни­ков, рас­ска­зы­вал ему о ка­кой-ни­будь пе­сен­ке или ме­ло­дии, при­го­ва­ри­вая, что у не­го до­ма ве­се­ло «из-за всей этой му­зы­ки», раз­ме­щал слож­ную сис­те­му ан­тенн в шкаф­чи­ках, что­бы, по-раз­но­му от­во­ряя их двер­ки, варь­и­ро­вать ин­тен­сив­ность зву­ка, упот­реб­лял все­воз­мож­ные тех­ни­че­ские тер­ми­ны вро­де: су­пер­ге­те­ро­дин , проб­ки сек­то­ров , ка­туш­ки , фе­динг , за­зем­ле­ние , из­би­ра­тель­ность и так да­лее.

К по­луд­ню очу­мев­ший от этой ка­ко­фо­нии Оли­вье по­ки­нул сво­их дру­зей, по­жав им на про­ща­нье ру­ки, и сму­щен­но по­гля­дев на ма­лы­ша. Он под­ни­мал­ся к ули­це Ла­ба вдоль ка­нав­ки, по ко­то­рой сточ­ные во­ды тек­ли к ка­на­ли­за­ци­он­но­му лю­ку. Ра­бо­чие не­сли на пле­чах бло­ки льда в ка­фе « Транс­ат­лан­тик ». Бу­гра бро­сал из ок­на хлеб­ные крош­ки го­лу­бям. Чуть по­даль­ше сто­ял то­чиль­щик и жал но­гой на пе­даль, за­пус­кая на­ж­дач­ное ко­ле­со, при­стро­ен­ное на хлип­ком ста­ноч­ке, про­бо­вал лез­вия от­то­чен­ных им но­жей боль­шим паль­цем и вре­мя от вре­ме­ни по­зва­ни­вал ко­ло­коль­чи­ком, гну­са­во вы­кри­ки­вая: « То­чить но­жи, нож­ни­цы! » Оли­вье ос­та­но­вил­ся ря­дом и, то и де­ло бо­яз­ли­во сто­ро­нясь брыз­жу­щих искр под над­мен­ным взгля­дом то­чиль­щи­ка, смот­рел, как он ра­бо­та­ет.

Маль­чик меч­та­тель­но со­зер­цал это зре­ли­ще, пол­но­стью уй­дя в нею, как вдруг по­чув­ст­во­вал на сво­ем за­тыл­ке чью-то неж­ную ру­ку. И тут же уз­нал го­лос Ма­до:

— Ты лю­бишь пи­рож­ные, а? Хо­чешь? То­гда пой­дем ко мне, бу­дем есть.

Но Оли­вье все еще мед­лил и, сжав гу­бы, смот­рел на нее во все гла­за.

— Ну пой­дем же! Ты та­кой роб­кий? На-ка, не­си этот па­кет, ты ведь муж­чи­на!

Она су­ну­ла ему в ру­ки ро­зо­вый па­кет в фор­ме пи­ра­мид­ки с тра­ди­ци­он­ным бан­ти­ком на вер­хуш­ке и по­со­ве­то­ва­ла не при­жи­мать но­шу к се­бе. Маль­чик шел по ле­ст­ни­це вслед за Ма­до, вды­хая за­пах ее ду­хов. На ка­ж­дой пло­щад­ке она обо­ра­чи­ва­лась и под­бод­ря­ла его улыб­кой. Оли­вье бы­ст­ро про­шмыг­нул ми­мо две­ри на треть­ем эта­же, где жи­ли его ку­зе­ны.

И вот они у Ма­до, в ее од­но­ком­нат­ной квар­тир­ке, пах­ну­щей ри­со­вой пуд­рой и анг­лий­ски­ми си­га­ре­та­ми. Она сде­ла­ла ре­бен­ку знак по­ло­жить па­кет с пи­рож­ны­ми на ни­зень­кий сто­лик с гра­не­ным стек­лом, при­жи­маю­щим кру­жев­ную сал­фет­ку.

— Са­дись, где хо­чешь.

Ко­рот­ко спро­сив «Ты раз­ре­ша­ешь?», Ма­до сбро­си­ла за шир­мой свое яр­кое пла­тье и поя­ви­лась в вис­коз­ной ком­би­на­ции цве­та ли­по­во­го от­ва­ра. С той же не­при­ну­ж­ден­но­стью она от­стег­ну­ла под­вяз­ки и спус­ти­ла до са­мых ло­ды­жек свои шел­ко­вые чул­ки. При­тан­цо­вы­вая, она чуть раз­мя­ла свои хо­ро­шень­кие нож­ки, пре­ж­де чем скольз­нуть в до­маш­ние туф­ли из зе­ле­но­го ат­ла­са. За­тем Ма­до на­бро­си­ла бле­стя­щий ха­ла­тик, от­де­лан­ный перь­я­ми ма­ра­бу, со склад­ка­ми на гру­ди и ру­ка­ва­ми, как у япон­ско­го ки­мо­но.

— Обо­ж­дешь ме­ня чу­точ­ку, а? Я при­го­тов­лю чай. Ска­жи, как те­бя зо­вут?

— Оли­вье Ша­то­неф.

— Я бу­ду те­бя звать Оли­вье. А я — Ма­до.

Маль­чик встал со стуль­чи­ка у ка­ми­на и пе­ре­сел на круг­лый пуф, оби­тый свет­ло-се­рым бар­ха­том. Во­круг бы­ло мно­же­ст­во зер­кал, не­ко­то­рые из них в оп­ра­ве из по­се­реб­рен­но­го де­ре­ва, дру­гие, по­боль­ше, в оре­хо­вых ра­мах со скульп­тур­ным ор­на­мен­том из гроз­дей ви­но­гра­да и фрук­тов. Сто­лы бы­ли за­тя­ну­ты плот­ной де­ко­ра­тив­ной тка­нью, раз­де­лен­ной на ром­бы, с зо­ло­ты­ми кноп­ка­ми по уг­лам, что очень на­по­ми­на­ло обив­ку ме­бе­ли ко­жей. На туа­лет­ном сто­ли­ке с от­де­ле­ния­ми и фаль­ши­вы­ми ящи­ка­ми, ук­ра­шен­ном вы­со­ким оваль­ным зер­ка­лом, в бес­по­ряд­ке стоя­ли де­сят­ки фла­кон­чи­ков: кре­мы для ли­ца фирм Фе­бель, Си­мон, Ма­ла­се­ин, боль­шие круг­лые ко­роб­ки ри­со­вой пуд­ры Ка­рон, пу­хов­ки пас­тель­ных то­нов, ва­зе­лин Па­на­фье для сня­тия с ли­па кос­ме­ти­ки, пуль­ве­ри­за­то­ры с оде­ко­ло­ном и брил­ли­ан­ти­ном, ду­хи «Ве­чер в Ин­дии», ру­мя­на и губ­ная но­ма­да мар­ки «Луи-Фи­липп», а так­же раз­лич­ные туа­лет­ные ак­сес­суа­ры из пер­ла­мут­ра, пин­цет для вы­щи­пы­ва­ния во­лос, нож­нич­ки, фут­ляр с ин­ст­ру­мен­та­ми для ма­ни­кю­ра.

У под­но­жия на­по­ми­наю­щей гон­до­лу кро­ва­ти ва­ля­лись жур­наль­чи­ки « Ли­зе муа блё », « Се­дюк­си­он », « Ле­зёвр либр », « Пур лир а дё », ро­ман Би­не-Валь­ме­ра « Же­ла­ние », еще один ро­ман Вик­то­ра Мар­ге­ри­та, из­дан­ный в « Из­бран­ной се­рии ». По­всю­ду бы­ли раз­бро­са­ны но­ты раз­ных пе­се­нок с фо­то­гра­фия­ми ис­пол­ни­те­лей, на­пе­ча­тан­ны­ми ко­рич­не­вой, ли­ло­вой или зе­ле­ной крас­кой: Миль­тон, Али­бер, Ми­рей, Бис­ко, Ма­лыш­ка Пи­аф, Ма­ри Дю­ба. Не­по­да­ле­ку от пор­та­тив­но­го фо­но­гра­фа « Па­ри­со­нор » и гру­ды пла­сти­нок в плот­ных кон­вер­тах с круг­лым от­вер­сти­ем по­сре­ди­не стоя­ла иво­вая кор­зин­ка, в ко­то­рой спа­ли обе со­бач­ки — Рик и Рак. Ино­гда ка­кая-ни­будь из них вста­ва­ла и, по­вер­тев­шись во­круг се­бя, сно­ва ук­ла­ды­ва­лась. В этот мо­мент слы­шал­ся то­нень­кий зво­нок бу­бен­ца на ошей­ни­ке.