Ро­бер Са­ба­тье - Шведские спички

Маль­чик вспо­ми­нал Да­ни­эля и пред­став­лял его се­бе в про­сто­рном свет­лом за­ле с бе­ло­снеж­ной кро­ва­тью. Он ви­дел лишь его го­ло­ву, ле­жа­щую на по­душ­ке, и ду­мал, что, мо­жет быть, те­ло ка­ле­ки пре­об­ра­зи­лось под про­сты­ней и ста­ло иным, нор­маль­ным. Во­об­ра­же­ние Оли­вье ри­со­ва­ло си­де­лок, вра­чей, но он к ним от­но­сил­ся вра­ж­деб­но — ведь это они за­пря­та­ли Да­ни­эля ку­да-то да­ле­ко от род­ной ули­цы.

Оли­вье пы­тал­ся чи­тать кни­ги, ос­тав­лен­ные дру­гом, ко­то­ро­го он так бы­ст­ро ут­ра­тил, не ус­пев об­ме­нять­ся с ним хо­тя бы де­сят­ком фраз, но все бы­ло не­по­нят­но на этих стра­ни­цах и да­же ав­то­ры но­си­ли не­обыч­ные име­на: Шо­пен­гау­эр, Ма­рия Баш­кир­це­ва, Элен Кел­лер … Ре­бе­нок чи­тал строч­ки, не по­ни­мая их смыс­ла. На­вер­но, по­на­до­бит­ся мно­го вре­ме­ни, по­ка он бу­дет в со­стоя­нии по­чув­ст­во­вать их так, как чув­ст­во­вал сам Да­ни­эль. Ду­мал ли Оли­вье, что та­кой день ко­гда-ни­будь на­ста­нет? Он был очень хру­пок и ощу­щал у се­бя внут­ри пус­то­ту, ко­то­рую ни­что не мог­ло за­пол­нить, как буд­то это ужас­ное вре­мя вы­ры­ло ма­лень­кую мо­гил­ку в его гру­ди.

Ед­ва он по­ки­дал ули­цу, как сра­зу стре­мил­ся вер­нуть­ся об­рат­но — она ка­за­лась ему та­кой ожив­лен­ной, бо­га­той со­бы­тия­ми, дви­же­ни­ем, сме­хом, иг­ра­ми, пес­ня­ми, кри­ка­ми, шут­ка­ми. Но и в ней все­гда бы­ло мерт­вое про­стран­ст­во, слов­но пу­зы­рек воз­ду­ха, став­ший плен­ни­ком во­ды: это бы­ла га­лан­те­рей­ная ла­воч­ка его дет­ст­ва, ис­чез­нув­ше­го вме­сте с жен­щи­ной, ко­то­рую он лю­бил и ко­то­рая до скон­ча­ния ве­ка так для не­го и ос­та­нет­ся не­по­хо­жей на ос­таль­ных жен­щин — Вир­жи­ни, его мать и лю­би­мая, дочь и се­ст­ра, чье имя вы­зы­ва­ет у не­го сдав­лен­ное ры­да­ние.

Тря­пич­ни­ки, ста­рые ве­ло­си­пе­ды, при­шед­шая в не­год­ность по­су­да, улич­ные старь­ев­щи­ки, тор­гов­цы жа­ре­ной кар­тош­кой в па­ке­ти­ках, все эти за­бе­га­лов­ки с их де­ше­вой му­зы­кой, за­па­хом та­ба­ка и спирт­но­го еще, воз­мож­но, ко­гда-ни­будь по­па­дут­ся на его пу­ти, поз­же, го­раз­до поз­же, а вот этой кар­ти­ны их воз­вра­ще­ния с про­гул­ки не бу­дет уже ни­ко­гда: Жан и Эло­ди, мо­ло­дые муж­чи­на и жен­щи­на, идут, об­няв­шись, как два цвет­ка, сме­шав­шие свои ле­пе­ст­ки, а за ни­ми сле­ду­ет маль­чик, то за­бе­гая впе­ред, то но­сясь во­круг них, то пры­гая, как коз­ле­нок, то опус­тив го­ло­ву и гля­дя на пли­ты тро­туа­ра, а то пор­хая, как хмель­ная от све­та ба­боч­ка — и все для то­го, что­бы ка­за­лось, буд­то он в этом ми­ре не оди­нок.

На ули­це во­ца­ри­лось ле­то. Ожи­да­ли празд­ни­ка 14 ию­ля, яр­ко­го, как по­лот­на Мо­не и Дю­фи, с ок­на­ми, раз­ук­ра­шен­ны­ми трех­цвет­ны­ми фла­га­ми, с во­ен­ным па­ра­дом, на ко­то­рый съе­дут­ся вой­ска со всей ко­ло­ни­аль­ной дер­жа­вы — ле­гио­не­ры, стрел­ки аль­пий­ские и аф­ри­кан­ские, спа­ги, ка­ва­ле­ри­сты, ки­ра­си­ры, пе­хо­тин­цы, жи­во на­по­ми­наю­щие оло­вян­ных сол­да­ти­ков дет­ст­ва, — сколь­ко му­зы­ки, раз­лич­ных во­ен­ных мун­ди­ров; бу­дет и на­род­ное гу­ля­нье, и мэр Сво­бод­ной ком­му­ны ста­ро­го Мон­мар­тра на­де­нет на го­ло­вы ре­бят фри­гий­ские кол­пач­ки из крас­ной бу­ма­ги, та­кие же, как у маль­чиш­ки из бед­ных квар­та­лов на ри­сун­ках Фран­ци­ска Пуль­бо, и уго­ще­ние уст­ро­ят для пре­ста­ре­лых. Ули­цы ста­нут та­ки­ми ожив­лен­ны­ми от на­род­ных толп, от трес­ка ра­кет, от шу­ма крыль­ев вы­пу­щен­ных в не­бо го­лу­бей, а к по­лу­но­чи, уже со­всем опь­я­нен­ные этим празд­нич­ным гу­лом, лю­ди дви­нут­ся вверх, к со­бо­ру Сак­ре-Кёр, чтоб от­ту­да по­лю­бо­вать­ся боль­шим фей­ер­вер­ком.

Эло­ди и Жан пе­ре­жи­ва­ли тя­же­лый пе­ри­од: ну­ж­да не да­ва­ла им воз­мож­но­сти от­пра­вить­ся в от­пуск в Сен-Ше­ли, а они так дав­но об этом меч­та­ли. И не бу­дут они си­деть у ок­на в ноч­ном по­ез­де, ко­то­рый обыч­но мчит в от­пуск жи­те­лей Па­ри­жа ро­дом из Овор­ни — го­ро­жан, ко­то­рые со­хра­ни­ли тра­ди­ци­он­ные при­выч­ки и ве­зут с со­бой чу­дес­ную кол­ба­су соб­ст­вен­но­го из­го­тов­ле­ния, кру­тые яй­ца, хо­лод­ную ку­ри­цу, сыр, до­маш­ние пи­ро­ги, за­вер­ну­тые в чис­тые по­ло­тен­ца, и за­пи­ва­ют все это ви­ном из Бор­до. А ут­ром, по­сле ко­рот­ко­го сна, ко­гда те­ло еще ка­жет­ся оде­ре­ве­не­лым, во­ло­сы рас­тре­па­ны, ли­цо отек­ло, за ок­ном уже по­яв­ля­ют­ся пре­крас­ные ви­ды Овер­ни, и все пас­са­жи­ры, гля­дя сквозь пят­ни­стые от уголь­ной пы­ли стек­ла, гром­ко чи­та­ют на­зва­ния стан­ций: «Сен-Флур», «Лу­ба­рес», «Рю­ин»… ожи­дая, по­ка по­езд прой­дет че­рез виа­дук Га­ра­би, что­бы на­чать как бы за­но­во жить, улы­бать­ся, и вот уже все вы­кла­ды­ва­ют во­рот­нич­ки ру­ба­шек на празд­нич­ные кос­тю­мы, под­чер­ки­вая, что они лю­ди с дос­тат­ком, хо­тя и пу­те­ше­ст­ву­ют в треть­ем клас­се.

— В бу­ду­щем го­ду обя­за­тель­но по­едем, — го­во­рит Жан.

— Или по­сле до­ж­дич­ка в чет­верг, — от­ве­ча­ет Эло­ди.

— Я обе­щаю те­бе это…

Оба они вспо­ми­на­ют про свои кар­тон­ные че­мо­дан­чи­ки, раз­дав­лен­ные в про­шлую по­езд­ку, ко­гда им при­шлось всю ночь про­вес­ти в ко­ри­до­ре пе­ре­пол­нен­но­го ва­го­на и си­деть на этих че­мо­да­нах; вид­но, в этом го­ду они так и про­ва­ля­ют­ся сло­ман­ные на верх­ней пол­ке в шка­фу.

Но те­перь у них есть на­де­ж­да: Да­вид, ста­рый при­ятель Жа­на по мас­тер­ской, вы­хло­по­тал для не­го под­хо­дя­щее мес­теч­ко в це­хе цин­ко­гра­фии га­зе­ты « Ма­тэн », ме­сто это ос­та­ви­ли за Жа­ном, но те­перь ему на­до не­мед­лен­но ос­ваи­вать но­вое ре­мес­ло. Не­у­же­ли они смо­гут опять по­ку­пать сдоб­ный хлеб, хо­дить в ки­но « Рок­си »! Мо­жет быть, ку­пят тан­дем или мо­то­цикл?

А как же с Оли­вье? Судь­ба его бы­ла ре­ше­на на­ко­нец по­сле боль­ших вол­не­ний и об­су­ж­де­ний на сбо­ри­ще всех чле­нов се­мьи, при­чем ка­ж­дый из уча­ст­ни­ков бес­по­кой­но обо­зре­вал всех ос­таль­ных, как иг­рок в по­кер. Жан и Эло­ди со­гла­си­лись с тем, что не сто­ит сра­зу го­во­рить об этом ре­бен­ку; еще бу­дет вре­мя со­об­щить ему: вот, мол, так по­лу­ча­ет­ся… Этим они хо­тя бы на не­сколь­ко дней спа­сут­ся от уст­рем­лен­ных на них с не­мым во­про­сом боль­ших зе­ле­ных глаз Оли­вье. Ска­жут ему обо всем в са­мый по­след­ний мо­мент, ко­гда не бу­дет вы­хо­да, и сде­ла­ют это ре­ши­тель­но, как се­ст­ра ми­ло­сер­дия, ко­то­рая сры­ва­ет пла­стырь од­ним ма­хом.

И вот Оли­вье жил в ат­мо­сфе­ре мол­ча­ния, не по­доз­ре­вая о гро­зя­щей ему опас­но­сти, слов­но ни­ка­ких пе­ре­мен и быть не мог­ло. Ко­гда же в нем про­бу­ж­да­лись тре­во­ги, он под­соз­на­тель­но их от­тал­ки­вал и сно­ва, как пры­га­ют в ко­ду, оку­нал­ся в улич­ные за­ба­вы. Снис­хо­ди­тель­ность ку­зе­нов к его по­ве­де­нию да­же уси­ли­лась, и маль­чик про­дол­жал свои ски­та­ния, ме­ряя бо­си­ком по но­чам все бо­лее и бо­лее об­шир­ные про­стран­ст­ва.