Андрей Битов - Преподаватель симметрии

– Хозяин вас сегодня уже не будет беспокоить,- сказал ему я как можно мягче, с тем чтобы он хоть с этой кнопкой не дергался - и так я отчаивался вытянуть из него что-нибудь мне пригодное.

– Благодарю вас, это я понял,- сказал старик. Все-таки поразителен был этот его вставленный в лицо взгляд! И я подумал: до чего же социально предопределено восприятие! ведь я же прекрасно знал, кого искал, пока искал... и так забыл, когда нашел... В этой конуре я отводил ему меру разумения, определенную низшей линейкой социальной лестницы. Господи! ведь если он написал такое, то как же он все видел, и меня видел... все это время. Мне стало тут настолько неловко моей снисходительности и покровительства, что я в замешательстве вскочил со стула, а чтобы как-то оправдать эту резкость движений, сделал вид, что поднялся прочитать подпись фотографа под картинкой. И то, что я прочел, было впрямь причудливо: "ВИД НЕБА ТРОИ". - Вы были в Трое? - глупо спросил я. - Как же я мог там быть? - Старик слабо ухмыльнулся.- Меня тогда не было.

– Конечно, я имею в виду...- забормотал я, опять наткнувшись на свою глупость.- Я говорю о том месте, которое, я читал, недавно отрыли, где была Троя... я современную Трою имел в виду...

– Нет, это небо именно т о й Трои, т о небо,- монотонно произнес старик.

Холодок прошел по моей спине. Как человек молодой я страшился встречи с безумием. Да, что говорить! я ни одного мертвого за свою жизнь не видел, не считая жертв несчастных случаев - а это еще не мертвые, не твои мертвые. И безумных... лишь юмористические тени в уличной толпе. Но слабоумие - не безумие. Здесь же - я испугался Ваноски, отвел взор и уставился на его шкаф.

У него в "Последнем случае писем" есть место... ах, какое место! Не могу объяснить, почему именно оно так на меня каждый раз действовало, а я перечитал его уже много раз, заиграл, как пластинку с любимой мелодией, так... Там герой ждет письма, а его нет, и вот он, совсем уж раздерганный страхом и страстью, идет по пустоши на берегу моря ; вдруг- стоит на дюне дырявый фанерный шкаф, видимо, выкинутый прибоем, герой раздраженно и автоматически отворяет дверцу - там письмо. Он яростно вскрывает его, впивается, и в нем: "Дорогой Урбино!.."-а дальше не прочесть никак; словно бы и слова, и буквы, и ее почерк, и он прочитывает залпом, а опять - ничего не прочел, и он читает снова и снова - и не может прочесть. Он тут же спешит домой, садится и стремительно строчит ответ. И дальше - господи! как это там написано!..- клубятся слова, дымятся чернила, идет текст, который он страстно строчит, но в конце каждой строчки исчезает этот текст, страсть повисает, пропадает без обрыва за полями страницы, а вместо только что произнесенной фразы - на бумаге оказывается совсем не то, что-то про тетю Клару и ее попугая... И в бессилии рыдает бедный Урбино, смывая слезами тетю Клару, и когда, утешившись, поднимает свою прозрачную, проточную голову, то снова обретает силу и соответствие и пишет письмо уже спокойно и быстро, деловито, а на самом деле просто линеечки ведет - детское море... Тут к нему приходит сосед, и они начинают обсуждать одно их давнее дельце, очень толково сговариваются и едут в город Таунус. И так там написано - я каждый раз стремился схватить этот переход и не схватывал,- что и в книге больше не оказывалось этого места, сколько ни листай...

Вот и сейчас мне показалось, что я стою на краю его безумия, и так плавно, так неуловимо и непрерывно закручивается оно, так головокружительно - воронка, куда утекает сознание, как в песок,- что и не заметишь, как окажешься на внутренней поверхности явлений, проскользив по умопомрачительной математической кривизне, и выглянешь наружу оттуда, откуда уже нет возврата...

– Да, да, понимаю, т о небо...- сказал я, как бы пятясь во взоре. Старик ухмыльнулся:

– У меня есть вполне реальное основание верить, что это так. Вы молоды... И потом, разве не одно и то же небо накрывает и ту Трою и эту, и нас, и после нас... Вот вам хотя бы метафорически...

– Это истина! - Я радостно закивал, успокоившись возвращением Ваноски в допустимый нами логический ряд.

– Вот любопытно, почему вам отвлечение, образ, метафора своим удалением кажется приближением к истине, в то время, как реальность, окружившая нас,- бессмысленной, засоренной чем-то лишним, как бы недостаточно обобщенной и абстрактной и в силу этого не истинной... Все наоборот! Вряд ли вам пора это понять... Я могу вас только предупредить и, по-видимому, напрасно... Вряд ли вам пригодится мой частный опыт, опыт вообще не годится... Да и вряд ли вам достанется такая открытая форма судьбы... Во всяком случае, мой вам совет: никогда не соглашайтесь ни на какие заманчивые предложения, вы человек простодушный и бескорыстный,- (на первое определение я вздрогнул и надулся обидеться, на второе, кажется, согласно и ослабев, кивнул),- поэтому вы все предложенное всегда примете как подарок, или как авантюру, или как судьбу, вы вцепитесь, как нежадный человек, которому не достается... Отклоняйте любое предложение - это всегда дьявол. Поэтому-то это небо настоящей Трои...

Тут-то он и произнес эту фразу про лысого толстяка в Гарден-парке, и я его уже в очередной раз не понял. Тут-то он и сказал, что посылать подальше - лучшая философия, соответственно взглянув с тоскою, что вот опять и уже - не послал...

– Вам что-то от меня надо, потому что на самом деле я вам совершенно не нужен, а строго необходимо нечто заподозренное на моем месте. Все теперь - насильники реальности, практиканты прогресса... Считайте потому, что меня как бы и нет. Но поскольку вам что-то от меня, хотя и не меня, нужно-а я именно потому исключил вокруг себя жизнь, что считал всегда должным отвечать на нее,- то и теперь считаю себя обязанным ответить, поскольку вы - жизнь, раз пришли ко мне... Но поскольку вам нет до меня дела, а есть дело лишь до того, что вам предполагаемо нужно, то и я вправе ответить вам тем, на что считаю себя способным. И это полное несоответствие, равное по весу, и есть существо вопроса и ответа... Про эту картинку я вам расскажу, у меня есть повод приближать ее нынче,- (он опять сделал вид, что не покосился на кнопку),- то есть я сам непрестанно думаю сейчас о ней, поэтому и расскажу вам про нее более или менее с легкостью. Нужно это вам или нет, ваше дело. Вы пришли ко мне сами и с самим собою, поэтому ничего удивительного, что перед вами именно я, никакого отношения к вам не имеющий...

– Так это был дьявол? - спросил я, рассердившись на его поучения.

– Зачем уж обязательно с рогами?..- поморщился Ваноски.- И глаза у него были голубые-голубые - совсем не угли. И лысина - словно специально, чтобы подчеркнуть отсутствие рогов... Толстый. Толстый не внушает подозрения - это народное чувство. О, лишь потом я оценил всю меру его благодушия! Он совсем не напрягался. Он совсем меня не обманывал - искушение и не имеет ничего общего с обманом: искушаемся мы вполне самостоятельно. Пожалуй, он и впрямь присел просто так - отдышаться, слишком было жарко.