Михаил Веллер - Легенды Невского проспекта (сборник рассказов)

Как вышло, черт его знает, как-то само получилось, вроде даже и не собирались… Жара, понимаешь… рубли эти неконвертируемые… Курят: молчат!

И тут трезвонил телефон: подскакивают! переглядываются!

Тот, что у трапа все торчит, матерится в трубку – осатанел в пекле:

– Хватит, на фиг, возвращайся! я сваливаю!..

Вахтенный – медовым голосом:

– Бу-удь другом, две минутки еще, я за тебя потом хоть всю вахту отпашу.

– На хрен мне сдалось! Имей совесть!

– Старпом вдруг спросит – скажи, что мы подменились.

Тот заинтересовался – голосом, настойчивостью:

– Ты че там? Че делаешь-то? А? Три минуты жду!

«Че делаешь». Труп прятать надо, вот че! Куда его денешь – белый день, все на борту! Пихают его спешно в рундук под койку. А деньги вытаскивают, наконец-то, из карманов и, не удержавшись, спешно пересчитывают.

И тут распахивается, конечно, с треском дверь – притопал злобно тот, от трапа:

– Че это у вас?

А на столе – рваные кучки денег всех стран разложены, и рубли тут же. Идет скрупулезный подсчет и определение достоинства относительно рубля и доллара.

Выпучились друг на друга.

– Вы че, бухали? – Смотрит на три стакана. – А еще кто был?

Отвечают:

– Э-э-э-э-э…

Глядит он на эту картину, и мозгами перегретыми с усилием шевелит.

– Бизнес? А меня – дурачком? Суки. Л-ладно!

Вот зараза. Стукнет еще из зависти, раззвонит!

– Я пошел. Со старпомом сами разбираться будете.

Вздохнули тяжело:

– Вот тебе один фунт за один час вахты. Знай нашу щедрость. А теперь иди, постой еще семь минут для ровного счету. Будь человеком.

А тот с разгону беспроигрышно выставляет ультиматум:

– Ще-едрость… Возьмете в долю – постою, так уж и быть.

– Что-о? Мало?!

– А что – много?

Жадный матросик попался и наглый. Если вот так, ни за здорово живешь, отваливают фунт – значит, очень им надо. Значит, можно потянуть больше. Засовывает он этот фунт в карман подальше и повторяет:

– Давай по-честному. Кто все это время у трапа парился? Значит, вхожу в долю. – На треть претендует, бродяга!

И глядя бессильно на алчущую и потную его физиономию, вдруг разражаются они нервическим хохотом:

– Так – в долю хочешь? На троих?

– Хочу!

– Ха-ха-ха! Ох-хо-хо-хо! Полную треть?

– Да. По-честному. А что?..

– Ха-ха-ха-ха!..

– Да вы че гогочете!

– Ну, выдай ему его долю!

Выдвигают рундук и показывают ему труп.

Тот сереет и отваливает челюсть. И при виде его остолбенения они опять истерически закатываются:

– Хотел на троих? Заметано! Так теперь и скажем.

– К-кому ск-кажете?..

– Ох-ха-ха-ха!.. «К-кому, к-кому!» Прокурору, тля!

– М-м-мужики, вы ч-чего… Это ч-что…

– Это? Ой, а что это? С утра не было. Ха-ха-ха!..

– Дак вы-вы-вы…

– Нет уж, не вы-вы-вы, а мы-мы-мы. Ты чего, грамматику в школе не проходил? Кто на стреме стоял? Кто треть требовал?

– Точно. Мы ребята добрые.

– И справедливые. Получай заработанную треть!

– Да вы как?..

– Молча, тля. За шнурочек.

– Какой шнурочек?

– Специальный. Который он сам себе на шею надел.

– Как? Дак а чего? теперь-то?

– Дак а теперь-то ничего. Бабки на троих делить.

– А его чего?

– А ему теперь чего. Морской закон суров: кирпич на шею – и за борт.

– А где кирпич-то взять?..

– А вот твоя рожа как раз подойдет.

– Дак увидят!

– Что увидят – рожу? Долбак! На солнце ночью полетишь, понял?

И садятся они бок о бок втроем пересчитывать и делить все эти грязные и мелкие бумажки.

Доктор же тем временем, гуманист в белом халате, соблазненный сверх меры чужим вожделением, видом спиртика и звуком струи из склянки, набулькал себе полмензурочки, закусил сырком, засмолил болгарской сигареткой и, заботясь судьбой своего доллара, опять же, томимый скукой и бездельем, звонил по каютам в поисках должника.

Ударил телефон нашей троице по ушам, по нервам, сбил со счета, оцепенил. Брать трубку, не брать? А если не брать – что говорить потом, где был, куда делся?..

– Алло?

– Такой-то у тебя сидит?

– А что?

– Ясно. Если сидит – никуда не трогайтесь.

– Почему?..

– А потому, что сейчас к вам придут!

– Кто?..

– Кто надо, тот и придет, – зловеще обещает доктор. – Сейчас увидите. – Это называется – каждый развлекается, как может. В море театров нет. Оно само себе театр.

Заговорщики холодеют. Мандражируют.

Стучат в дверь – громко, размеренно: официально. И тот, который третий, вообще зеленеет и норовит попрощаться, ладно, ребята, я тут не при чем, так что пошел, пока. Ему возражают, ну нет, ишь намылился, третий так третий! а то покажем, что это вообще ты все придумал и организовал, с вахтенным договорился, из хитрости в чужой каюте все совершил, и душил сам, а мы только помогали. И его начинает колотить крупная лошадиная дрожь.

Тут-тут-тут! Трах! трах! тра! Разбирают деньги, прячут стаканы: у-у доктор, интеллигент проклятый, как чего учуял, что теперь будет!.. Отпирают…

– Всем сидеть на местах! – дурачась, командует доктор, молодой специалист. – Ну-с, друзья мои, пора поделиться доходами.

Они смотрят, как кролики на удава, и мелькает на миг мысль, а не придушить ли заодно и доктора; и дело с концом, шито-крыто. Но не настолько у них еще крыша поехала, и мысль эта безумная развития не получила.

А доктор, с мелким удовольствием отмечая их растерянный вид, веско объявляет:

– Мне все известно! Так что – давайте.

Вот и твердите после этого, что доктора ничего не понимают. Может, оно и так, не понимают; но иногда умеют.

Третий тянет неохотно, кривя звук с мужицкой скаредностью:

– Да че давать… сколько и было-то…

– Сколько было – столько и выкладывайте, – веселится доктор, продолжая играть втемную. И от его напористого веселья проникаются они праведной враждебностью трудяг, которые как-то обмануты кем-то сильно образованным, за кого они сделали всю грязную и опасную работу, а теперь их элементарно грабят, пользуясь преимуществом в интеллекте и положении.

И первый говорит:

– Да за что ж давать-то, доктор. Всем давать – не успеешь штаны скидавать.

Второй говорит:

– Вы что ж – вообще все хотите? Конечно… если совести хватит…

А третий говорит:

– Это с вашей стороны… еще в сто раз хуже, чем с нашей…

Проситель-спиртонос под докторским нахальным взором отслюнивает доллар и подвигает по столу. И поскольку доктор хранит невозмутимость, добавляет еще пять франков и тысячу лир. И голосом праведника, воздавшего жестокосердому кредитору семь мер за одну, извещает:

– Вот…

Доктор, не углубляясь умом в детали какой-то ихней сомнительной аферы, деньги брать не спешит, а светским тоном жалуется:

– Невысокий гонорар дипломированному врачу от богатеньких матросиков. Откуда дровишки… Н-нус, а где же труп невинно убиенной вами тещи?