Иэн Макьюэн - Дитя во времени

Стивену пришло в голову, что, если бы он мог управлять событиями, подобно тому как матери удавалось управлять сном, он сделал бы своих родителей королем и королевой всего мира, чтобы они могли исправить все неправильности, о которых так мудро рассуждали по вечерам. Ведь разве не был его отец сильнее любого великана? На соревнованиях в эскадрилье он жал на педали велосипеда так, что ноги сливались в мелькающий круг, и едва не летел, выполняя тройной прыжок; он носил Стивена на плечах на пляж, возле которого, как они потом узнали, водились акулы, и, вспенивая воду, выныривал из волн прибоя, увесив плечи и голову водорослями, похожий на ревущее морское чудовище; молодые офицеры часто обращались к нему за советами, хотя он должен был, обращаясь к ним, добавлять «сэр», а солдаты, находившиеся у него в подчинении, боялись попасть к нему в немилость, как боялись того же и Стивен с матерью.

И разве не была его мать более красивой, чем английская королева, и разве при этом не обладала другими разнообразными талантами? Например, она могла сделать так, чтобы в каждый ее день рождения ей исполнялся двадцать один год, могла попасть в яблочко из винтовки 22-го калибра на соревнованиях стрелков, слышала по ночам звуки, которых никто больше не слышал, и всегда знала, когда Стивену снился плохой сон, чтобы подойти, когда он просыпался в темноте. Они с отцом часто ходили на специальные вечеринки в сержантском клубе-столовой. Мать наряжалась в длинные атласные платья, сшитые своими руками. Отец надевал униформу и всегда выпивал пива перед тем, как выйти из дому. Иногда они танцевали в гостиной под музыку военной службы радиовещания – вальс, фокстрот или тустеп, уверенно двигаясь на свободном от мебели пространстве, прямо держа спину и аккуратно поворачиваясь на каблуках. Тогда они точь-в-точь походили на элегантную танцующую пару, которая кружилась на крышке шкатулки из-под драгоценностей его матери под звон немецкой мелодии, – фигурки из снов, чьи лица расплывались розовыми пятнами, если приблизить их к самым глазам.

Сны бывали страшными. Был ли то просто плохой сон, когда тарелка с картофельным пюре, приготовленным к завтраку, пролетела рядом с головой отца и разбилась о стену и мать потом плакала, собирая фаянсовые осколки в фартук и вытирая обои мокрой тряпкой? Снились ли ему раздраженные голоса, порой доносившиеся снизу по ночам? Одолевал ли его кошмар, когда он увидел через открытую кухонную дверь отца с разделочным ножом в руках или когда отец, наклонив к нему свое красное и сердитое лицо, сказал, что Стивен – маменькин сынок или даже хуже, и, схватив его на руки на глазах у гостей, принялся укачивать и убаюкивать, словно грудного младенца?

Наверное, он был маменькиным сынком. Несколько лет спустя Стивен все еще ложился спать вместе с матерью, когда отец, теперь уорент-офицер, уезжал на сборы. Это было после того, как их перевели в Северную Африку. А когда Стивен вступил в младшую дружину бойскаутов и должен был заслужить значок мастера ручных поделок, мать помогала ему изготовить набор игрушечной мебели. В конце концов она доделала всю работу сама. Стивен, являвшийся на еженедельные собрания, проходившие в сборно-щитовом бараке, с коробкой из-под обуви, которая служила гостиной, где стояли готовые поделки – голубой комод с тремя отделениями, буфет из спичечных коробков, лампа-торшер, – был совершенно уверен, что ее работы принадлежат ему по праву.

Мать была хрупкой, красивой женщиной, которая страдала от бессонницы и втайне беспокоилась обо всех, кроме себя. В ее заботливом отношении к Стивену чувствовался легкий оттенок собственничества, неотличимого от любви. Она напоминала ему об опасном мире, полном невидимых микробов и несущих с собой пневмонию сквозняков. Она предупреждала о бедствиях, которыми грозили сырая одежда, пропущенный обед или прогулки без джемпера по вечерам. И хотя Стивен должен был повиноваться всем ее маленьким запретам, он научился относиться к ним с насмешкой, как его отец.

Потому что Стивен был также и сыном своего отца. Во время Суэцкого кризиса все семьи переселились в военные лагеря для защиты от местных арабов. Миссис Льюис гостила у родственников в Англии, и Стивен пережил несколько пьянящих недель, нарушивших обыденное течение его жизни, главное место в которой занимали школа и пляж. Непривычно было не чувствовать на себе постоянного родительского внимания, жить в больших палатках вместе с приятелями, которые запомнились Стивену такими же веснушчатыми, коротко стриженными мальчишками с оттопыренными ушами, как и он сам. Запомнились также запах масла, капавшего с грузовиков на горячий песок, военная техника – точное воспроизведение его игрушечной армии, аккуратные, побеленные известкой бордюры из камня, обрамлявшие каждую дорожку, колючая проволока и пулеметные гнезда, обложенные мешками с песком. И еще отец – военный, отвечающий за безопасность семей, – далекая фигура, вышагивающая от одной палатки к другой с табельным пистолетом, пристегнутым к поясу.

Когда кризис миновал, были и другие развлечения. Однажды, оставив мать сидеть дома, Стивен с отцом понеслись на черном «моррис-оксфорде» по безлюдным дорогам через полупустыню по направлению к аэродрому, просто чтобы попробовать, на какую скорость способна новая машина. Затем они вышли, вооружившись банкой из-под варенья, чтобы поохотиться на скорпионов. Отец сдвинул в сторону обломок скалы, и они увидели скорпиона – желтый и жирный, он умоляюще вздымал в их сторону свои клешни. Отец ногой подтолкнул его в банку, Стивен ждал наготове с крышкой, в которой они проделали дырки для воздуха. Они оба смеялись – Стивен с тяжелым сердцем, – когда мать заявила, что не будет спать по ночам из опасения, что скорпион выберется из банки и начнет бродить по дому в темноте. Позже они отнесли скорпиона в мастерскую и заспиртовали в формальдегиде.

Каждое утро перед школой отец вел Стивена в ванную, где, зачерпнув двумя пальцами содержимое из баночки с бриолином, с фанатичным упорством втирал его в короткие волосы сына на затылке и на висках. Затем он брал в руку стальную расческу и, крепко держа Стивена за подбородок, приглаживал послушные волосы на прямой пробор, отличавшийся военной аккуратностью. Через час вся эта конструкция таяла на солнце. Большую часть жарких послеполуденных часов в продолжение длившегося девять месяцев лета они проводили на пляже, где офицеры и их семьи сидели с одной стороны, а рядовые и сержанты, включая уорент-офицеров, – с другой. Отец заходил в воду по грудь и медленно считал, а Стивен, ни за что не держась, пытался устоять у него на плечах, пока приступ смеха или скользкий крем для волос под ногами не заставляли его падать. Когда волна накрывала отца с головой, счет прекращался, но только на мгновение. Они дошли до сорока трех незадолго до того, как Стивен уехал учиться в интернат и игра прекратилась.