Сергей Минаев - The Телки. Повесть о ненастоящей любви

Лена — жопа из полиэтилена,

Неля — ватрушка из фланели,

Рита — пилотка, как всегда, небрита,

Катя — иногда дает и мне, и бате,

Вера — секс посреди безлюдного сквера,

Марина — антицеллюлитная картина,

Света — исполнительница глубокого минета,

Надюха — вчера был грамм кокса, сегодня снюхан,

Анна — пьянеет с одного стакана,

3оя — любительница пафосного отстоя.

Юля — со свистом пролетит кастрюля,

Бела — на шестьдесят маразм, на двадцать тела.

Будто в сказку попал! Сколько раз я слышал этот трек раньше, но никогда не задумывался, что история-то про меня. Имена девушек совпадают до неприличия, характеристики тоже. Одни имена принадлежат моим девушкам, теперь уже бывшим, другие — случайным знакомым. Вот только, боюсь, имен будущих девушек в этой истории нет…

Похоже, этих клух еще по клубам шатает,

Они забыли: Москва сосет, Питер решает!

Их жизнь кидок, наебалово, левый расчет…

Во-во, и моя тоже. Сплошной левый расчет. Главное — то, что, как всегда, виноват я сам. Сначала закрутил хоровод с двумя девицами одновременно, потом, для полноты картины, придумал себе две параллельных жизни, потом принялся то и дело втаскивать в этот круговорот случайных знакомых женского пола, потом попытался влюбиться. Сейчас для меня очевидно, что вся эта история не могла кончиться как-то иначе. Сначала я лихорадочно создавал вокруг себя пластмассовый мир с искусственной проблематикой, потом пытался так же лихорадочно его разрушить. Так же и со СПИДом — стоило ли тратить время в американской школе, учась лихо натягивать презерватив, чтобы никогда им не пользоваться? Со стороны все выглядит так, словно я мчусь по беговой дорожке, постоянно смотрясь в зеркало. Я никуда не продвигаюсь, и персонаж в зеркале не меняется. Журналист, промоутер, топ-менеджер, друг олигарха, рэпер, девушка Рита, девушка Лена, девушка Катя — всех их создал я. А может, их и не было вовсе? Да нет, были… в том и проблема. В сущности, я умышленно разрушил жизнь двум ни в чем не повинным девушкам (не считая прочих, разумеется). Разрушил с особым цинизмом и маниакальной изощренностью. Допив коньяк, я решил, что я — урод. Свежее открытие в моем возрасте, не находите?

Выкурив пару сигарет и купив еще бутылку, я погрузился в воспоминания. Пытался освежить в памяти, как начинались мои отношения со всеми девушками. Как я познакомился с Леной, Ритой, Катей. В самом конце всегда думаешь о самом начале. Отмотав пленку до обстоятельств, предшествующих знакомству с вышеупомянутыми афродитами, я решил долее себя не насиловать, и обратил свой взгляд на висящий под потолком телевизор. На нем шло в записи шоу «Школа злословия». Авдотья Смирнова с печалью в голосе дискутировала с какой-то издательницей на тему извечных несоответствий между внутренним миром интеллигентного человека и трудом, которым он занимается. Сначала я подумал, что всех российских интеллигентов срочно переквалифицировали в шахтеры, но оказалось, что речь идет о духовности.

Какая-то понурая мадам, типа издательница, дрожащим голосом рассказывала о противоречии, с которым она живет долгие годы:

— Гламур, — вещала тетка, — это пространство, в котором не стареют, не болеют и живут вечно! Тогда как в жизни все по-другому. Находясь в гламуре, я каждый день бегаю на тренажерах (мне это нравится), стараюсь минимизировать посещение вечеринок (это мне не нравится) и стараюсь делать прививку стволовых и мозговых клеток миру глянца. Я стала чаще думать о Боге, — (тетка заводит глаза к потолку), - о милосердии, о благотворительности!

— Такова наша судьба, — вторила ей Смирнова. — Судьба интеллигенции в России.

Камера взяла ее крупнее, выхватив неестественно бледное лицо, на котором мерцали глаза, исполненные тоски. Этот план делал ее похожей на фарфоровую гэдээровскую куклу, которая вынуждена состариться в России.

— Ага, интеллигенция, бля, — сказал мужик за соседним столиком. — Сначала пишем отвратительные сценарии для жутких фильмов с названием «Глянец», а потом раскаиваемся в прямом эфире.

Я нетрезво оглядел мужика. Твидовый пиджак, серые брюки из плотной ткани, очки — издатель, хорошо оплачиваемый журналист либо режиссер.

— Прошу прощения, — сказал он, заметив, что я смотрю на него.

— Все окей, — усмехнулся я.

— Да просто надоело это лицемерие. Можно, я переключу?

— Пожалуйста, — я пожал плечами.

Мужчина взял пульт и ткнул на «Муз-ТВ». Там шел рассказ о благотворительности, а в качестве примера демонстрировалась Анжелина Джоли, которая с привычно скорбным и жертвенным лицом собирает деньги для негритят, жертв военных конфликтов. Анжелина вещала про свою буйную молодость, про многие поступки, о каких она жалеет и теперь старается оградить других. Актриса сидела перед сотней телекамер, держа одной рукой микрофон, а другой — негритенка.

— Да у нас сегодня международный день раскаяний и покаяний! — не унимался мужик.

— Вам не нравится благотворительность? — зачем-то спросил я.

— Мне? — Мужик поправил очки. Он тоже крепко выпил. — Я ничего не имею против благотворительности. Более того, считаю ее достойной всяческого уважения, особенно когда люди помогают не бездомным собакам, следуя тренду, а другим людям. Меня интересует другое.

— И что же?

— Почему сначала надо убиваться кокаином, страдать от обезвоживания на фоне МДМА, лупить «джойнты» в таких количествах, что людям кажется, что у тебя силиконовые глаза, а не губы?! Зачем сначала попадать во все глосси, сниматься в каких угодно позах, лишь бы продемонстрировать тату «Билли Боб»? — мужик входил в раж. Проблематика раскаяния явно была ему близкой. — Зачем сначала идти работать главредом глянцевого журнала, а потом приниматься рассуждать о нравственности и о том, что ты «стала чаще думать о Боге, милосердии»? Вот скажите, молодой человек, зачем?

— Может, они искренне раскаиваются? — предположил я.

— Вы считаете, что без бурного прошлого невозможно постичь истинное целомудрие, прийти к участию в чужой судьбе?

— Ну, типа, познай себя, — заметил я довольно глупо.

— И зачем же это познание себя? Только для того, чтобы потом сидеть на очередном черити форуме и дрожать дряблой жабой, не забывая вовремя грустнеть глазами на двадцать две камеры? — Мужик саданул стакан водки. Потом налил еще, отставил в сторону и проницательно посмотрел на меня. — Вам не кажется, что все это выглядит настолько хорошо сыгранным, что непонятно, отчего ей печальнее — от мысли о бедных африканских детях, или оттого, что молодость убегает, как японский хайспид трейн?

— Вообще-то да. — Я поднял глаза на экран, чтобы оценить Джоли, но ее больше не показывали. — Вообще-то похоже. Знаете, сейчас все подчинено правилам селф-пиара. — Данное замечание показалось мне весьма глубоким.