Людмила Улицкая - Даниэль Штайн, переводчик

В Израиле есть такие места, которые сами свидетельствуют об этом. Например, берега Киннерета — Генисаретского озера, как называется оно в Новом Завете, — пристань все на том же месте, и те же заросли у берега, и те же прибрежные камни. Вот место, откуда отплыла лодка с Учителем, и место, где он произнёс заповеди Блаженств, где пять тысяч человек, чуть ли не половина населения этого края, расположились на горе, где произошло чудо умножения хлебов… Сама земля здесь свидетельствует. Поразительно, что маленькое озеро Киннерет в отдалённой провинции на окраине ойкумены стало известно всему миру. Именно отсюда два тысячелетия тому назад пришла в мир весть, что все люди — дурные, неразумные, злые, глупые, а также и те, которые совершенно не верят в Спасителя — прощены, потому что лучший из всех людей, истинный Сын Божий, взял на себя их грехи. Он сказал, что ныне люди освобождаются от греха, и подтвердил, что в природе человека может присутствовать Дух Божий, если человек того пожелает.

Я знаю несколько десятков людей, которые приезжали в Израиль на неделю, а остались на всю жизнь. У меня есть знакомый японец, приехавший по туристической путёвке двадцать лет тому назад и оставшийся навсегда. Сейчас водит экскурсии своих соотечественников. Я знаю голландца, который достал со дна Киннерета точно такую же лодку, как лодка апостола Петра, лет десять её реставрировал, спасал от каких-то жучков-червячков, которые на неё накинулись, и он до сих пор живёт на берегу, рядом с этой лодкой. Я знаю нескольких немцев, которые не смогли уехать из нашей страны, потому что приросли к ней сердцем. Это страна живой истории, которая продолжает измеряться библейскими масштабами. То, что происходит в ней сейчас, вполне могло бы быть записано в Библии.

История человечества здесь сконцентрирована. Не случайно здесь произошёл взрыв, изменивший сознание мира, по крайней мере европейского и арабского. Отсюда, из среды очень маленького народа, вышел Великий Учитель Иешуа. Он говорил на языке, понятном современному израильтянину. Он жил в этой культуре — носил ту же одежду, ел ту же еду, выполнял все предписания иудейской религии, которой придерживался. Первые его ученики были в некотором смысле иудеями-протестантами. Христианство — этого слова первые ученики Иисуса, двенадцать его апостолов, вообще не знали — начиналось как реформированный иудаизм. Лишь столетие спустя оно порвало свою пуповину, уйдя в мир греческий, римский, малоазиатский. Иерусалимская община последователей Иешуа, во главе которой стоял апостол Иаков, существовала несколько десятилетий. Именно эта община была церковью-матерью для всех последующих христианских общин, именно на её языке — древнееврейском с примесью арамейского — осуществилась та пасхальная встреча Учителя с учениками, которая в христианском мире называется Тайной Вечерей.

На Распятии Иешуа надпись ИНЦИ — Иисус Назарянин Царь Иудейский — была сделана на трех языках — древнееврейском, греческом и латыни. Первое столетие христиане служили литургии на древнееврейском. И сейчас в Израиле мы опять служим на этом древнем, первом христианском языке. На том языке, на котором говорил Учитель.

Когда я приехал в Израиль, мне было важно понять, во что веровал наш Учитель? И чем более я углублялся в изучение того времени, тем яснее осознавал, что Иисус был настоящим иудеем, который в своей проповеди призывал выполнять заповеди, но считал, что одного исполнения — мало, и только любовь — единственный ответ человека Богу, и главное в поведении человека — непричинение зла другому, сострадание и милосердие. Учитель призывал к расширению любви. Он не давал никаких новых догматов, и новизна его учения заключалась в том, что Любовь Он ставил выше Закона… И чем дольше я живу на свете, тем очевиднее для меня эта истина.

Я благодарю вас за то терпение и внимание, с которыми вы меня выслушали.

Я готов ответить на вопросы, которые у вас возникли.

Элке Рауше

Какое у вас самое страшное воспоминание о годах войны? И какое — самое радостное?

Даниэль Штайн

За долгие годы я совершил много глупых и неправильных поступков. И есть один поступок, о котором я скорблю всю жизнь. Он и есть моё самое страшное воспоминание. Однажды в полицейский участок позвонили и сообщили, что партизаны напали на двух немецких солдат, проверявших телефонную линию. Один был убит, а второму удалось убежать. Убегая, он заметил, что люди, работавшие в поле, показывали кому-то направление, в котором он побежал. После того как он вернулся в часть, нам оттуда позвонили и сообщили о происшествии. Нам приказали произвести расправу в этой деревне. Это означало, что расстреляют каждого десятого жителя, а деревню сожгут. Были собраны большие силы — подразделения германской армии и жандармерия, примерно 250 солдат и полицейских. Деревню окружили, дома обыскали, всех выгнали из домов и вывели в поле. Из двухсот человек следовало отобрать 20, которых должны были расстрелять. Тогда я подошёл к майору Рейнгольду и сказал:

— Господин полицмейстер, мы ведь не на фронте. Вы хозяин этой области, вы отвечаете за жизнь и смерть этих людей. Зачем убивать невиновных? Это крестьяне, которые снабжают и себя, и нашу армию продовольствием.

Мы были с майором Рейнгольдом в хороших отношениях, так что я мог такое позволить. Он мне ответил:

— Хорошо, тогда найдите тех, кто помогал в поле партизанам. Этого будет достаточно.

Я был в большом затруднении. Подошёл к старосте и объяснил ему, что кто-то должен умереть. И если он найдёт двух, это может спасти жизнь двадцати. На кого-то надо показать.

Староста меня сразу понял. Он подозвал местного дурачка, умственно отсталого парня лет семнадцати, и лесника. Этот лесник за несколько недель до этого события выдал одного мальчика — тот стрелял по немцам из дома, стоявшего в отдалении от деревни. Полицейские тогда по доносу лесника нашли мальчика, обнаружили при нём ружьё и расстреляли. Я при этом присутствовал и должен был переводить приказ о расстреле:

«Именем Великого Германского рейха…»

И теперь этот предатель сам становился жертвой. Я помню, что в тот момент подумал: справедливость всё же торжествует…

Лесник стал на колени и начал меня умолять:

— Господин, скажите им, что я не виноват. Я готов показать, где скрываются партизаны…

Положение было ужасным и для него, и для меня. Для него — потому что деревенские слышали, что он говорит, и непременно ему отомстили бы. Для меня — потому что я должен был переводить то, что он сказал, а среди немецких солдат могли быть уроженцы Силезии, понимающие лесника. И я пошёл на риск. Мне нужно было в ответе непременно употребить слово «партизаны». И я сказал начальнику полиции: