Иэн Бэнкс - Умм, или Исида среди Неспасенных

Короче, в гимназию я летела как на крыльях, и могу сказать, хоть это и нескромно, что была отличницей. Учителя даже советовали мне поступать в университет, либо на физический, либо на филологический факультет, но мы с дедом знали, что у меня другое, более возвышенное предназначение и что мое место – в Общине.

Я развернулась и пошла прочь от этой чужой школы.

В итоге из Эдинбурга выбралась только через двое суток. А в тот день безуспешно пыталась придумать, как бы проникнуть на лондонский поезд без билета – это оказалось не так-то просто (неприятным сюрпризом стало объявление, что вокзал Уэйверли вообще скоро закроется). Можно было, конечно, запудрить мозги проводнику (для таких целей у нас выработан особый тарабарский язык и непонимающий взгляд) или запастись терпением и, как у нас говорят, «прокатиться на обратных» – тоже неплохой вариант. Но я опасалась, что «на обратных» далеко не уеду, а главное – не смогу соблюсти должное благочестие. В принципе, путешествовать по железной дороге членам Ордена не возбраняется, только надо сидеть в кладовке у проводника, а если в вагоне, то либо на полу, либо на деревянной доске, которая у нас всегда с собой во избежание соприкосновения с мягкими креслами, но моя миссия была так важна, что требовалось придерживаться самых строгих канонов, а прокатиться зайцем в пассажирском поезде – это недопустимо легкий путь.

Я возвращалась в Морнингсайд обходными путями и даже наткнулась на переулок, или, скорее, дорожку, с милым названием Любовный тупик. Мимо то и дело проезжали автомобили с наклейкой, схематично изображавшей сидящего в креслице ребенка, и мне вспомнился – теперь уже со смехом и почти без смущения – первый приезд в Эдинбург: тогда, три года назад, я не преминула указать сопровождавшей меня сестре Джесс, что, судя по количеству людей, которые с гордостью возят своего отпрыска в специальном жестком креслице, а не на мягком автомобильном сиденье, наш Орден имеет в этом городе большое число приверженцев.

Когда мы сидели за чаем у Поссилов, до моего слуха донесся отдаленный свисток локомотива, напомнивший, как мимо меня по железнодорожной ветке мчался товарняк. Немного погодя я опять вышла на улицу и отправилась куда глаза глядят, старательно восстанавливая в памяти вид автомобилей на платформах поезда. К счастью, память у меня хорошая: машины ничем особенным не отличались. Зайдя в ближайший автосалон, я поинтересовалась, где собирают «форд-эскорт», а потом надолго застряла у железнодорожного узла на пересечении Морнингсайд-роуд и Комистон-роуд, наблюдая за товарными поездами. С западной стороны они шли через заброшенную станцию: либо с левой стороны от виадука, либо с правой, по отдельному пути, скрытому за зелеными насаждениями, откуда накануне вечером я свернула к дому Герти. Товарные поезда ходили редко; составить в уме их расписание, сверяясь с часами на старой вокзальной башне, не составляло труда, но, чтобы не вызвать подозрений у бдительных граждан, я побежала к Поссилам: взяла деревянный поднос, кусок старых обоев, тут же порванный мною на прямоугольники размером с поднос, и жирный черный фломастер, которым Герти писала заказы для молочника, а потом опять вернулась на свой наблюдательный пункт и в ожидании поездов стала делать наброски близлежащих зданий. К моей радости, груженный машинами поезд проследовал с восточной стороны примерно в то же время, что и вчерашний, за которым я наблюдала из кустов.

Убедившись, что поезда изо дня в день следуют по единому расписанию, хотя и через разные интервалы, я вернулась в дом Герти Поссил, где после очередного ритуального ужина провела службу – думаю, дед был бы доволен. Служба прошла без сучка без задоринки (хотя Люцию медведь на ухо наступил: вместо вольного пения на языках он издавал лишь вольное бормотание).

Продумывая в деталях свой план, я поняла, что осуществить его средь бела дня или даже в сумерках будет непросто, снова отправилась к железной дороге, уже под покровом темноты – и, как оказалось, не зря: наметила поезд, идеально подходящий для моей миссии.

На следующий день, как только стемнело, я уже была на том самом месте, где когда-то находился перрон станции Морнингсайд; сидя на корточках под прикрытием буйных сорняков, я наглухо застегнула куртку, чтобы не светить белой рубашкой, надвинула шляпу на лоб и спрятала за спиной выцветшую от времени котомку. Из тучек, окрашенных городскими огнями в оранжевый цвет, сыпался мелкий дождь. Под одежду проникала сырость. Несмотря на поздний час, сверху и снизу без умолку ревели и гудели транспортные потоки. По моим расчетам, я прождала не менее получаса и уже начала беспокоиться, не убрал ли кто большую картонную коробку, которая была загодя нацеплена мною на семафор, где железнодорожные пути проходят под Брейд-авеню.

Очевидно, это была упаковка от стиральной машины; я заметила ее в мусорном контейнере за пару кварталов от железной дороги, прихватила с собой, удостоверилась, что рядом никого нет, перебросила находку через ограду, перелезла следом и, продравшись сквозь кусты ежевики, набросила коробку на семафор. В любой момент кто угодно запросто мог ее увидеть и сообщить куда следует. К счастью, в противоположном направлении поездов в это время не было, и, по крайней мере, машинисты не могли забить тревогу, но я уже ерзала как на иголках.

После очередного торжественного ужина, когда Герти, почтительно омыв мои ступни, собрала мне в дорогу еды и питья, мы с Поссилами стали прощаться. Люций начал бормотать что-то невнятное, но, схлопотав от матери подзатыльник, сумел объяснить, что шейный платок, который он мне протягивал (и который я собиралась благословить), – это его подарок.

Я поблагодарила Герти за съестное, а Люция – за платок. Карта Лондона, взятая с разрешения Поссилов, уже лежала у меня в котомке. Хозяевам я подарила рисунки зданий возле дорожной развязки и позволила оставить себе мой деревянный посох. Люций залопотал благодарности; Герти схватилась за грудь – можно было подумать, ее сейчас хватит удар. Рухнув ниц, она принялась на прощание оглаживать мои ботинки – точно так же, как и при встрече.

Марш-бросок под моросящим дождем к железнодорожным путям и заброшенной станции, как ни странно, помог мне успокоиться.

Тут послышался шум приближающегося поезда. Я схватила котомку и размяла ноги, которые затекли от долгого сидения на корточках.

Во мраке показались белые огоньки, и шум дизеля усилился; мимо промчалась черная масса локомотива; в залитой желтым светом кабине виднелся профиль машиниста, смотревшего прямо перед собой. Локомотив тащил пустые открытые платформы – похожие на те, что я видела вчера примерно в это же время и, если не ошибаюсь, еще раньше, – нагруженные новехонькими автомобилями. Локомотив прогрохотал под виадуком, окатив меня удушливой волной характерного запаха. Состав с грохотом несся вперед, и у меня мелькнула мысль, что мой план провалился, но очень скоро, под металлический скрежет и какофонию скрипов, поезд затормозил.