Михаил Веллер - Б. Вавилонская

Сначала требовалось достать белого осла. Он был не убежден, что именно белого, но так представлялось надежнее, с запасом гарантии, что ли. А еще спокойнее – ослицу.

Прежде всего осел ассоциировался со Средней Азией, Самаркандом, Тимуром, базаром и урюком. Но это рождало, в свою очередь, другую ассоциацию, неприятно-анекдотическую: «Армянское радио спрашивают: можно ли доехать на осле от Ташкента до Москвы? Ответ: нельзя – по дороге его съедят в Воронеже». В Средней Азии уже десять лет идут гражданские войны, а рисковать собой сейчас нельзя.

Когда-то в городском зоопарке ушастый печальный ослик катал в тележке детей. Он цокал по аллеям мимо клеток и гуляющей публики (так и хотелось сказать – мимо клеток с публикой), прядал ушами и звенел бубенчиками, резиновые шины шелестели. Мысль о зоопарке была естественной.

Имея малый опыт еще советской, и больший – суровой и откровенной постсоветской реальности, обращаться в дирекцию он, конечно, не стал. Чем ниже уровень – тем легче цена вопроса. А спросил прямо на входе контролершу, пропахшее зверинцем бедное чадо унисекса, где конюшня: он хочет задешево поставить корма.

В большой, полутемной и пахучей конюшне две девчонки с метлами и скребками направили его к старшему конюху. Конюх был кайф, седеющая борода пахла хлебной водкой, сытно и уютно. Поскольку жеребцы ослов не переносят, ослиная семья содержалась в отдалении, непарнокопытное нацменьшинство.

– Белая ослица нужна,– прямо сказал он.

– Ну, и для чего вы мне это сообщаете? – хамовато бросил конюх.– Здесь не зоомагазин.– Отвернулся и закурил.– Тоже еще… Идите, гражданин. Я сказал: идите!

– Тонна комбикорма,– последовало уточнение.– И полтина баксов тебе.

– Ослы,– отчужденно сказал конюх через плечо,– белыми не бывают… посетитель. Ослы преимущественно мышастой масти. Серые. Гнедые бывают. Карабахские ишаки, опять же… А альбинос – это феномен.

– Феномен, говоришь? Ладно. Стольник.

И два мешка овса. А овес нынче дорог,– не удержался он.

– А нынче все дорого,– отпарировал конюх, но снизошел до вежливого вздоха. Лицо его выразило мучительное желание человека сделать серое белым. И личное, почти дружеское огорчение невозможностью этого.

– Анжела месяц назад родила,– сообщил он наконец тоном дипломата, готового в кулуарах нарушить интересы родины из симпатии к партнеру – Девочка. Светленькая.

– Так пошли, посмотрим.

В тесном деннике замшевый, дымчато-белый осленок ростом с табуретку топал копытцем в опилки. Он посмотрел на покупателя игриво-печальными вишнями несовершеннолетней гейши.

– Повезло тебе,– сказал конюх.– Давай-ка пива попьем.

Вопроса насчет обещанных кормов не было: все прикупалось на рынке или ближайшей к городу ферме.

Пиво было хорошее. Пробки конюх снимал кромкой обручального кольца. Борода его вспушилась, хлебный запах от нее усилился.

– Да хрен с ним, с кормами, это я сам разберусь. Бабки давай. Нет, ты погоди, считай сам: мне его списывать придется, это бумаги оформлять, начальство – оно тоже все понимает, верно? с этим считаться надо; репутация моя, опять же, страдает: это ведь все тоже расходов требует, правильно?

Они поторговались. Конюх дозрел до водки и стал осленку отец родной.

…Ослы понятливы и растут быстро.

В Разливе было полно комарья, зато людей не было вовсе. Если мазаться диметилфтолатом, думалось просто отлично.

Он прожил там полтора месяца. Ловил рыбу и строил планы. Оброс, одичал, но мысль достигла ясности необыкновенной, он чувствовал, как накапливается в нем энергия.

Забросанная сенцом палатка напоминала снаружи не то стожок, не то шалашик. Вечером, под звездами, уютно булькал на огоньке чайник. Ослик подходил, тыкался замшевой мордашкой. Он дергал для него ночью морковку с колхозного поля. Не грех, все равно иначе осенью сгниет.

Покидать славную пустошь ослик отказался, заупрямился.

– Неохота? – печально улыбнулся он, стягивая его с места за повод.– М-да… Мне тоже, может, не очень охота… честно-то говоря. А что делать. Идти пора.

Он въехал в Москву по Ленинградскому шоссе. Синий жестяной указатель на обочине обозначал границу города.

– А где Львиные ворота? – спросил он у гаишника с автоматом, зевавшего, облокотясь на свой молочный «опель».

– Да вот здесь и стояли,– сказал гаишник с неприязнью к действительности.– Потом в приватизацию муниципалитет заключил с кем-то договор их отреставрировать, увезли – и до сих пор с концами. Так теперь все и ездят, как хотят – И для большей выразительности он сплюнул.– А вы почему на осле?

– На машину не хватает.

– Жрет много?

– Да ну. Утром покормил – и на весь день хватит.

– Экономичный,– похвалил гаишник.– Ну т-ты Кирюха!..– фамильярно осклабился он: добродушная власть шутила.

– Ты сказал.

– Что я сказал?..

– Что меня зовут Кирилл.

Гаишник замкнул черты лица в служебную ряху, лениво выпрямился и, с презрительной небрежностью обозначая официальную процедуру, сунул рукой к козырьку:

– Документы ваши, пожалуйста.

Кирилл полез во внутренний карман, но тут по пленке жидкой грязи, кроющей шоссе, тяжело прошелестел огромный вольвовский фургон, напарник гаишника выскочил с жезлом, фургон стал тормозить, рядом с ним материализовался БМВ предупреждающего цвета «мокрый асфальт», и из него полезли трое братков.

– На гужевом транспорте в центре только по специальному разрешению,– по инерции еще выламывал рот гаишник, уже забыв о Кирилле и поспешая на разборку.

«Мне в четыре, не позже, надо на таможенной площадке быть»,– донеслось оттуда, водитель махал бумагой, следом за фургоном пристроился и встал второй, браток тыкал в мобильник, другой раздернул молнию кожанки, автоматчик отступил на шаг и зафиксировал рукой висевший на боку «калаш». Как пузырьки, выбулькивали отдельные слова: «вопрос», «лавэ», «откат» и тому подобные индикаторы делового разговора. Двери фургона с лязгом разъехались на петлях: он был забит пестрыми картонными ящиками.

Кирилл на своем белом ослике процокал в середину группы, недоуменно воззрившейся на помеху.

– Человек везет гуманитарную помощь. Детское питание,– обратился он.– С него нельзя брать деньги. Рождаемость и так упала ниже уровня простого воспроизводства населения. Если бы она упала раньше, вас бы всех здесь не было, и это было бы гораздо лучше. Вы должны подумать об интересах тех, кто еще не может держать в руках оружие. Страсть к наживе погубит народ, надо быть добрыми и помогать друг другу. Людей надо любить, а не грабить.