Хулио Кортасар - Книга Мануэля

Со своей стороны, мой друг, тщетно пытаясь навести некий душевный порядок в себе, а быть может, и в других, решил, что в данный момент лучше всего сесть рядом с Андресом и держать в виду Монику и Гладис, этакое чувство рыцарской опеки, совершенно бесполезное в такой обстановке, но если бы, кстати, Сусана оставила в покое Патрисио и присоединилась к ним, то, пожалуй, удалось бы поговорить о чем-то ином, ведь еще ничего не было ясно, и, возможно, участники Бучи поддались оптической иллюзии. Когда грянул первый выстрел, весь дом, казалось, сдвинулся метра на два вперед или назад, пистолет Ролана был вроде пушки, тут голос Людмилы с верха лестницы, они идут, Маркос, их восемь или девять, еще один выстрел, это стрелял Патрисио, выкрик снаружи, оглушительный удар в дверь, Люсьен Верней, отойдя от нее на полметра, прицелился на уровне груди того, кто ее откроет. Что ж, если они сами нарываются, сказал Маркос с пистолетом в руке, звоните в комиссариат в Веррьере, понравится им или нет, но мы сдадим его живехоньким и расстроим планы французов. Ты меня понял, сказал Ихинио, если сумеешь, воспользуйся каким-нибудь из их револьверов. Ясненько, шеф, сказал муравьишка, предоставьте это вашему покорному слуге, лишь бы подвернулся случай, тогда и говорить-то не о чем, я только должен вам сказать, что чем больше их уложу, тем легче будет управиться с этим вашим приятелем. Пошли, сказал Муравьище, пошли все вместе. И тогда, вспоминал мой друг, словно как крылатые стаи гусей, журавлей и лебедей долговыйных летят над азийскими лугами при Каистре, сотрясая воздух своими криками, устремились бегом бесчисленные племена муравьишек, муравейчиков, муравьетипов и муравьекратов, подобно бурному потоку, омывающему долину Скамандра, и земля под их ногами оглушительно загудела. И посреди всех возвышался великий Муравьище, главой и очами подобный громовержцу Зевсу, станом – Аресу, широкой грудью – Рональду Рейгану. Быстрей за диван, сказал Андрес, хватая за загривок Монику и без дальнейших объяснений водворяя ее на вышеупомянутое место. Здесь (повторение той же операции с Сусаной) сидите и не рыпайтесь, а ты, партизанка, скажи, где мне взять пистолет, пусть я пьян, однако в свое время я выполнил все задания в федеральном тире, так что. Попроси у Маркоса, сказала Сусана, которая не превышала границы своих полномочий. Бери, сказал Маркос, каким-то образом услышавший их диалог, и вот в руке Андреса холодный желанный предмет, который приятно сжимать, ощущать, как он согревается. Откуда-то издалека доносится вой сирены, звонить, когда идет такой беглый огонь, уже не имело смысла, комиссар Пиллоден не Бетховен, три тюремные машины и другие транспортные средства выстроились в двухстах метрах в тот самый момент, когда преотважнейшие муравьекрофопы, обитатели Эвбеи, и Халкиды, и Эритреи, и обильной вином Гистеи, и приморского Кеоринфа, и града высокого Диума, ярясь, жаждали пронзить вражеские доспехи ясеневыми копьями. И вслед за ними текли полчища муравьежирных и муравьеминимов купно с муравьефилами, обитателями Аспледона и Орхомена Микийского, под предводительством левши Малербы и его равно владеющего правой и левой руками брата, сынов Немесио Яньеса, который однажды застиг врасплох невинную деву Астоику Асеиду, каковая произвела их на свет в жилище Актора, и бог знает, кто там еще. Надо подождать, сказал Пиллоден, пока что всего три выстрела, это ерунда, мне надо, чтобы каша заварилась покруче, таков приказ сверху. И Люсьен Верней тоже – в тот миг, когда дверь открылась, угодил точно в грудь, и муравьекрат уже на полу, вроде коврика для двух муравьишек, которые протопали по нему, и это было последнее в мире сем для него и для них, ибо Люсьен Верней бац-бац, и второй муравьишка, падая, бац-бац, и Люсьен Верней медленно опустился, пока Маркос и Эредиа почти одновременно бац-бац, Эредиа и Маркос закрыли дверь и смотрят на Люсьена Вернея на полу, чертова дверь, сказал Люсьен Верней, придвиньте к ней шкаф, Моника что-то ищет, да это пустяк, займись другими, кровь струится по пальцам Моники, когда Андрес и Сусана помогают ей поднять Люсьена и уложить его на диван, Гладис с платком, бесполезно, всхлип, два выстрела подряд в окно, выходящее на север, Эредиа, пригнувшись, бац-бац-бац-бац, и в тот же миг из-за стволов кедров обитатели окрестностей Эгиона, и великой Гелики, и всего того побережья, во главе с Муравьищем, облаченным в блестящие медные доспехи и тоже отважным, делают одновременный rush [156]через окно, Патрисио сбивает первого, муравьишку с плешивым черепом, тут неудержимый прорыв в дверь, схватка вплотную Маркоса с самим Муравьищем, слишком тесный infighting [157], чтобы стрелять, а меж тем Гомес с порожним магазином ищет пробел, чтобы ударить прикладом, и Андрес встревает между Маркосом и Муравьищем, чтобы получить от последнего из поименованных удар прямо по лицу, который практически низвел его до состояния простейших, в саду сирена и свистки, Ихинио с пистолетом в руке пятится, говоря Маркосу: выдай мне его сейчас же, не то пристрелю, и Маркос, видя свой собственный пистолет в руках муравьекрата за спиной Ихинио, все понял, замер и расслабился, словно засыпая перед дверью, в которую валом валят муравьи, и, не спеша засунув руки в карманы, говорит, входите, ищите его, коль посмеете, и видит, как пистолет Ихинио поднимается вровень с глазами, и думает, останется ли Людмила там наверху до прихода полиции или, как всегда безоглядная, ринется сюда, в самое пекло, полечка, тут пауза, как в застопорившемся фильме, не стреляйте в него, дон Ихинио, они вас видят, выстрел, фары в саду, и граната со слезоточивым газом, вовсе не нужная, взрывается у ног Патрисио, всем руки вверх. Нет, невозможно продолжать, держа в уме знаменитые описания, подумал мой друг на середине лестницы, это неправда, этого не было, во всяком случае, так это не происходило и не происходит, слишком легко опираться на авторитет классиков, к чему пытаться рассказать о том, что произошло невозможное, рассказать невозможное о том, что еще происходит, и он не мог не подумать, что эта задержка в фильме, которая с секунды на секунду вызовет свист в зале, эта пауза трех армий перед финалом, возможно, есть его собственная пауза на лестнице, явная его неспособность к синхронности и даже к последовательности, когда действие движется слишком быстро, например, узел Маркос – Муравьище – Гомес – Андрес, где там «раньше» и где «сейчас», Ихинио пятится с пистолетом в руке, говоря Маркосу, выдай мне его сейчас же, не то пристрелю, и тут же Сусана, диагональная тень Сусаны, скользящая к Патрисио, окутанному дымом от гранаты, хватающая его за плечи, надо же на ком-то остановиться, может, на Люсьене Вернее, лежащем на диване, и Монике, бинтующей ему плечо (но как среди этой пальбы, в почти неощутимом пробеле появился бинт, который на самом деле полотенце, хотя это все равно?). Ах нет, черт побери, подумал мой друг на середине лестницы, это не может происходить так, и здесь, и в эту ночь, и в этой стране, и с этими людьми; это конец, че. А Оскар, куда подевались Оскар и Гладис? Рослый, энергичный, чуть ли не улыбающийся французский комиссар в дверях, и почему бы ему не улыбаться под защитой двух пулеметов, всем не двигаться, бесценный момент для Андреса, чтобы укрыться там, где еще оставался мрак, ибо лучи прожекторов сновали во все стороны, и, проскользнув мимо моего друга, который так и застрял на середине лестницы полусидя, полулежа, Андрес чуть ли не перешагнул через него, стремясь к лестничной площадке, откуда Людмила, выполнив свою миссию, устремлялась вниз; он перехватил ее на бегу и подвел к окну, не двигайся, Людлюд, нет смысла, подождем, пока они сами за нами придут. Маркос, сказала Людмила. Он там, сказал Андрес, более точно о его местонахождении и состоянии ничего не могу сообщить. Пусти меня вниз, я хочу увидеть Маркоса. Подожди, Люд. Пусти меня вниз, пусти меня вниз, но в этот момент лучше было не пускать ее, держать ее вот так, в объятиях, пусть вырывается и кричит, я сам не был уверен в том, что увидит Людмила у подножия лестницы в этой сумятице, в слепящих лучах прожекторов, в толпе полицейских, заполнивших нижний этаж и уже поднимающихся, натыкаясь на моего друга на середине лестницы, вот видишь, Люд, они избавили нас от излишнего труда, их любезность всем известна, теперь да, дорогая моя, теперь-то нам придется сойти вниз.