Жозе Сарамаго - Евангелие от Иисуса

Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески несправедливо злословить за меня. Сына Человеческого. Он вымолвил это – и душа его ушла в пятки, ибо в следующий же миг предстала его мысленному взору вся та нескончаемая череда мучительств и смертей, о которой возвестил ему в море Бог. И потому прямо перед всеми этими объятыми ужасом людьми Иисус пал на колени и молча принялся молиться, причем никто и не догадывался, что он, восславленный как Сын Божий, сам наделенный могучим даром прощать, просит прощения для всех. В ту же ночь, оставшись наконец в своем шатре наедине с Магдалиной, он сказал ей так: Я – пастырь, посох которого гонит на жертву и правых и виноватых, спасенных и погубленных, и кто же спасет меня от мук совести, ибо я терзаюсь теперь, как терзался некогда мой отец, только он был в ответе за двадцать пять жизней, а я – за двадцать миллионов. Магдалина плакала вместе с ним и говорила: Ты ведь не хотел этого, а он отвечал: Нет, не хотел, и это самое скверное, а Магдалина, которая словно бы с самого начала и во всей целокупности знала то, что нам открывается постепенно, говорила ему: Господь пролагает пути, Господь направляет каждого по Его стезе, тебя же Он избрал, чтобы открыть в служении ему дорогу дорог, путь путей, но не ты пройдешь им, не ты построишь Храм – другие возведут его, положив в основание твою кровь, сердце, печень, легкие, а потому лучше будет безропотно и смиренно принять уготованное тебе, ибо каждое твое движение уже предусмотрено, и слова, которые ты скажешь, ждут тебя там, куда ты должен будешь пойти, ждут вместе с хромыми, которым ты исцелишь ноги, со слепыми, которые прозреют, с глухими, которые по воле твоей обретут слух, с немыми, которые получат дар речи, с мертвыми, которых вернешь к жизни. Со смертью мне не совладать. Ты еще не пробовал. Да, но помнишь ту смоковницу – она ведь не ожила. Сейчас другие времена: ты обязан хотеть то, чего хочет Бог, но и Бог не может отказать тебе в том, что ты захочешь. Кто бы снял с меня эту ношу, я ничего больше не хочу. Это невозможно, любимый мой, единственное, на что Бог не способен, – это не любить себя самого. Откуда ты знаешь? Откуда-то знаю: женщины постигают все по-другому, должно быть, оттого, что мы устроены иначе, должно быть, оттого, да, должно быть, оттого.

Поскольку земля, и даже такая крохотная ее частица, как Палестина, все-таки слишком велика для усилий и стараний одного человека, Иисус по двое разослал своих друзей по градам и весям, чтобы они возвещали о скором наступлении Царства Божьего, чтобы проповедовали, учили и наставляли людей, как делал это он, и вместе с мужчинами ушли и женщины сообразно взаимной склонности тех и других, а сам он остался вдвоем с Магдалиной. Тут он вспомнил о давнем своем намерении посетить Вифанию, расположенную неподалеку от Иерусалима, и решил исполнить его, убив таким образом двух зайцев: посетив, во-первых, родню Магдалины, – ей давно уж было пора примириться с братом и сестрой, а ему познакомиться с ними, а во-вторых, двинуться в священный город вместе со всеми своими учениками, которым через три месяца назначена была встреча в Вифании. О том, что делали в землях израильских эти двенадцать человек, мы распространяться не будем – прежде всего потому, что не они, за исключением лишь кое-каких обстоятельств их жизни и подробностей смерти, составляют предмет нашего повествования, тем более что все они – пусть каждый на свой манер и в меру собственных способностей – наделены были всего лишь даром повторять уроки своего учителя, и это значит, что учили-то они как он, а вот исцеляли как умели. Очень жаль, что Иисус строго запретил им следовать через земли языческие и входить в города самарянские, и проявление подобной нетерпимости, особенно неожиданной и странной у человека, столь хорошо воспитанного, лишило их возможности облегчить и умерить грядущие труды, ибо Бог так ясно выразил намерение расширить сферу своих интересов и влияния, что рано или поздно придется идти в края, населенные не только самарянами, но и язычниками, как здешними, так и из других стран Иисус велел своим апостолам исцелять болящих, воскрешать мертвых, очищать прокаженных, изгонять бесов, но, по правде говоря, кроме туманных намеков самого общего характера, в истории не осталось никаких следов подобных деяний, если они и свершались на самом деле, что лишний раз дает убедительное подтверждение тому, что Господь своей благодатью осеняет с большим разбором и даже самые блестящие рекомендации на веру брать не спешит. Когда апостолы вернутся к Иисусу, им, конечно, будет что порассказать о том, какие результаты имели их проповеди и призывы к покаянию, но в области излечения недужных успехи их будут значительно скромнее, а то и вовсе никакими, ибо нельзя же счесть таковыми изгнание всякого рода мелких бесов – столь немощных и хилых, что легко поддаются экзорсизму, перескакивая из одного человека в другого. Еще они, без сомнения, сообщат, как порою скверно их принимали в краях, которые не могут считаться языческими, как выгоняли из городов, где днем с огнем не найдешь ни одного самарянина, и единственным утешением послужат воспоминания о том, как отрясали они прах с ног своих, словно в чем-то виновата бедная пыль, которую все попирают и которая все безропотно сносит. Но Иисус, будто наперед зная, что их не захотят слушать, заранее сказал, как должно будет им поступать в таких и подобных случаях: вести себя смиренно и покорно, ибо отвергают не их самих, а слово Божие, ими несомое: Оставьте попечение о том, как прозвучат ваши слова, в этот час осенит вас то, что вы должны сказать. Что ж, если даже предположить, что и так дела на лад не пойдут, что и в этом случае, как и во всех прочих, доходчивость и основательность вероучения очень даже зависит от, как принято выражаться ныне, личностного фактора, все равно – намотаем это на ус, пригодится.

А погода была – просто на загляденье, воздух прохладен и благоуханен, будто лепесток розы, а идти по дороге было так легко и приятно, словно только что ангелы окропили ее росой, подмели вениками из лавра и мирта. Иисус и Магдалина ни разу не остановились на ночлег в странноприимном доме или на постоялом дворе, не присоединялись к караванам, чтобы никто не узнал их, и не то чтобы Иисус перестал исполнять свой долг, чего всевидящий и вечно бодрствующий Господь никогда бы не допустил, – нет, как бы сам Господь решил дать ему передышку: по дороге не попадались ни прокаженные, моля излечить их, ни обуянные бесами, отвергавшие всякую помощь, и деревни, по которым проходили они, буколически нежились в покое и мире, словно сами, по собственной воле, вступили на путь покаяния и далеко прошли по нему. Иисус с Магдалиной ночевали где придется, довольствуясь тем, что можно было склонить голову на плечо другому, и не ища никаких иных роскошеств, а порою крышей им служил купол небес – огромный черный глаз Бога, сверкающий мириадами звездных огней, которые суть не что иное, как отражение и отблеск взглядов человеческих, из поколения в поколение устремляемых на небо, вопрошающих безмолвие и выслушивающих тот единственный ответ, что безмолвие дает. Потом, когда Мария Магдалина останется на белом свете одна, ей захочется припомнить эти дни и эти ночи, но всякий раз она должна будет отчаянно оборонять память свою от воспоминаний горестных и страдальческих, защищать этот островок любви от натиска бушующего вокруг моря бед, от лезущих из пучины его гадов и чудищ. Это время уже не за горами, но при взгляде на землю, на небо не различить еще грозных примет его скорого пришествия – так порхающая в вольном просторе птица не замечает, что быстрый коршун в поднебесье уже сложил крылья, выставил когти и камнем падает на нее. Иисус и Магдалина распевали по дороге песни, и другие путники, встречая их, говорили: Счастливые, и в ту минуту не было слова вернее и истины истинней. Так дошли они до Иерихона, а оттуда, не торопясь, ибо зной был нестерпим и укрыться от него было негде, за два дня неспешного пути поднялись в Вифанию. Столько лет минуло, что Магдалина не знала, как примут ее брат с сестрою, тем более что, уйдя из дому, вела она жизнь плохую. Может, они думают, что я умерла, говорила она, может, они надеются, что я умерла, и Иисус старался, чтобы его подруга выбросила из головы черные мысли: Время излечивает все, говорил он, не помня в этот миг, что рана, нанесенная ему домашними его, по-прежнему разверста и кровоточива. Когда вошли в Вифанию, Магдалина, стыдясь соседей, закрыла половину лица платком, но Иисус мягко упрекнул ее: От кого ты прячешься, той женщины, какой была ты прежде, больше нет. Отвечала она: