Владимир Сорокин - Пир

На аэродроме его ждал небольшой реактивный самолет с большой золотой надписью «Leonidov».

Молодой человек взошел по трапу, кивнул стюардессе и, оказавшись в уютном салоне, кинул саквояж на кресло.

– Соня, чаю с лимоном!

Стюардесса Соня закрыла дверь, принесла чай.

– Да, – вспомнил он и открыл саквояж. – Это в холодильник. Только не в морозилку.

– Хорошо. – Не переставая улыбаться, она взяла пакет с загривком.

Завыли двигатели, самолет вырулил на взлетную полосу.

За первую половину полета молодой человек прочел брошюру «Квантовый процессор», съел салат «Цезарь», картофельную запеканку, фруктовый десерт, мороженое с миндалем, выпил 2 чашки чая с лимоном, три рюмки водки, стакан яблочного сока.

Через четыре часа самолет сел в Екатеринбурге, заправился и снова взлетел.

В полночь он приземлился на Окинаве.

К трапу подъехала белая машина с чернокожим водителем. Молодой человек шагнул на трап, вдохнул влажный и тяжелый ночной воздух и громко произнес:

– Комбанва! * * Добрый вечер! (японск.)

Спустился, сел на заднее сиденье машины, бросил саквояж рядом.

Через полчаса езды вдоль побережья они подъехали к большим белым воротам. Ворота открылись.

Поехали по отличной дороге через ночной тропический лес. Не слишком скоро он раздвинулся, оборвался; в темноте плавно расстелилось огромное поле для гольфа, сверкнул подсвеченный бассейн, и в окружении кустов, подстриженных в форме шаров и конусов, выплыла белая вилла, изумительно красиво подсвеченная голубым. Машина подъехала к заднему входу, и сразу же из двери выбежал полный повар Ваня в белоснежном халате, переднике и колпаке.

– Володь, ну чего ж так долго?

Молодой человек вылез из машины.

– Все по расписанию.

– Уже начинается! Давай, давай… – протянул большие руки повар.

Володя раскрыл саквояж.

Повар выхватил из него пакет с загривком и побежал на кухню. Она была большой. Здесь работали еще три повара в колпаках: Сеня помешивал суп на плите, Толя, присев у открытой печи, поливал соком жаркое, кореец Юра крутил мороженое.

– Володьку только за смертью посылать… – пробормотал Ваня, вынимая загривок из пакета и шмякая его на деревянную доску.

– Опять, наверно, через Китай летели. – Юра лизнул ложку.

– Сень, а где тонкий? – поискал глазами Ваня.

– На моем, – ответил Толя, не оборачиваясь. Ваня взял с его стола длинный тонкий нож для нарезания ростбифа.

– Засвети кусман. – Сеня снял кастрюлю с плиты, стал переливать в фарфоровую супницу.

– Voila! – показал ему загривок Ваня и стал ловко нарезать его тончайшими пластами и раскладывать на большом блюде.

– Ты отжимать не будешь? – Толя вынул из печи шипящий кусок мяса.

– С кровью, чудак… – резал Ваня.

– Карпаччо обычно без крови.

– Так то – обычно, Толик…

– Ну, чего, несем?

– Не гони лошадей…

– Босс слюной исходит.

– И последний штрих, как говорил Пикассо. – Ваня настрогал пармезан над блюдом с нарезанным мясом, крутанул мельницу с черным перцем, кинул веточку мяты. – Вперед, кони Исламбека!

Повара понесли свои произведения.

Впереди шел Ваня с карпаччо, затем Сеня с супом, потом Толя с жарким и Юра с мороженым. Через холл они вышли к белым дверям гостиной. Возле двери стоял чернокожий церемониймейстер в изумрудно-зеленом обтяжном камзоле, белых перчатках, с серебряным жезлом в руке.

Повара встали в ряд и остановились.

Церемониймейстер распахнул двери, шагнул в большой белый зал, освещенный десятками свечей, и на чистейшем русском объявил:

– Трапеза для господина нашего!

Повара шагнули следом.

В зале не было никакой мебели. Большое окно смотрело на ночной океан. Посередине главной стены в овальном углублении возвышалась золотая фигура полноватого человека в очках и в европейском костюме. Подножие фигуры украшали живые цветы. Прямо возле золотых ботинок два черных дракона оплетали белый нефритовый шар.

На полу в центре зала ловило отражения свечей широкое и толстое бронзовое блюдо. В зале пахло благовониями.

Повара медленно поклонились изваянию, подошли к блюду, встали вкруг него, опустились на колени и осторожно поставили свои произведения на блюдо. Помолчав, они встали с колен.

– Карпаччо из загривка Погребца, – произнес Ваня.

– Суп панадель из половых органов Алексея Морозова, – произнес Сеня.

– Окорок Виталия Баращенко под грибным соусом, – произнес Толя.

– Мороженое из спермы Ильи Радушкевича, – произнес Юра.

Постояв немного, они наклонились, ловко вывалили еду на бронзовое блюдо и с пустой посудой в руках вышли из зала.

Двери за ними бесшумно затворились.

Зазвучала органная музыка.

Из потолка выдвинулся белый раструб, опустился и завис над блюдом. Из сотен микроскопических отверстий в блюде вырвались голубоватые языки газового пламени. Еда стала гореть. Дым бесшумно засасывался в раструб.

Через час еда на блюде превратилась в пепел.

Пламя погасло. Музыка стихла. Раструб втянулся в потолок.

В зал вошел церемониймейстер. Он был без жезла и в обычном белом африканском халате. В руке он держал медный совок. Опустившись на корточки перед блюдом, он сгреб пепел совком, подошел к золотой фигуре, поклонился, осторожно снял золотую голову. Внутри фигура была полой и наполовину полной пепла. Церемониймейстер всыпал пепел в шейное отверстие, водрузил голову на прежнее место, поклонился и вышел.

Запись допроса №4

– Доброе утро.

– Доброе утро.

– Так… значит… мы остановились на ресторане «Объедки». Да?

– Да.

– Расскажите, при каких обстоятельствах вы устроились в этот ресторан?

– Ну, я уже говорил, что толкование гастрономических снов и обеденные туры приносили мне совсем немного денег…

– Немного – это сколько?

– Это где-то 250 – 300 рублей в месяц.

– Вам это казалось мало?

– Да… это… ну, обычно гастробизнес приносит 400 и выше. А тут – 250. И тенденция пошла такая, что ясно стало – будет еще меньше.

– Почему?

– Ну, я не знаю, наверно, потому, что все кинулись на эту псовую охоту…

– На бомжей?

– Да.

– Вы хоть раз принимали участие в псовой охоте?

– Нет.

– А если подумать?

– Нет, я это не очень…

– Вам помочь?

– Не надо…

– Ну?

– Один раз.

– Где?

– В Капотне. Там… была охота.

– Организатор?

– Эпштейн.

– Вовка Перец?

– Да.

– Скольких затравили?

– Всего одного.

– И?

– Ну… на вертеле… пожарили…

– Но вам это как бизнес не понравилось?

– Нет.

– Почему?

– Я с детства не люблю собак. Меня… однажды покусала собака. Уколы потом делали. Вот. И у мамы всегда были кошки. Ну, и потом…

– Что – потом?