Харуки Мураками - Подземка

Но это не значит, что высказываниями людей с именами вымышленными можно пренебрегать. У каждого имелись свои обстоятельства, и я постарался их в этом понять. Наоборот, нужно быть благодарным им за то, что они не побоялись сказать правду, несмотря ни на что.

Первым делом автор задает вопросы частного характера: где родились, как воспитывались, какие есть увлечения, чем занимаются, сколько человек в семье. Особенно подробно расспрашивали о работе.

Мы не зря уделяли так много времени созданию портрета человека, чтобы читатель мог до мельчайших подробностей представить себе образ каждой интервьюируемой жертвы. Не хотелось, чтобы в конце возникал образ некоего безликого «одного из них». Может, потому, что я — профессиональный писатель, меня не интересует «типический портрет». Меня привлекает лишь уникальный (и сложный) образ каждого конкретного человека. Поэтому я сосредоточивался перед ограниченным по времени интервью, старался понять, что за человек передо мной и как оформить текст, чтобы показать его читателю таким, каков он есть. Но немалая часть интервью в текст книги так и не превратилась.

Мы выбрали такой стиль потому, что профиль каждого «преступника = члена секты „Аум Синрикё“» был просвечен средствами массовой информации чуть ли не насквозь, повсеместно распространялись какие-то завораживающие факты и истории, а портрет «пострадавшего = обычного гражданина» выходил все больше каким-то вымученным и натянутым. У всех в таком контексте существовала лишь одна миссия — служить «прохожим А», и мало кто мог поведать историю, хоть сколько-то заслуживающую внимания. Но даже такие редкие истории в СМИ перекраивались так, что от них мало что интересного оставалось.

Похоже, масс-медиа хотели навесить на пострадавших жесткий ярлык «невинных жертв». А если еще откровеннее: медийный сюжет становится куда проще, если у пострадавших нет реального лица. Как легко вырисовывается картинка: классическое противопоставление «(безликого) здравого народа» против «негодяев с сорванной маской».

Я хотел по возможности отказаться от этой косной схемы. У каждого, кто ехал в то утро в метро, есть свое лицо, своя жизнь, своя судьба, своя семья, радости и печали, драмы и противоречия, дилеммы. И рассказ о них должен быть совокупностью всего этого. Не может не быть. Как рассказ о вас или, скажем, обо мне.

Поэтому я прежде всего стремился познать характер каждого отдельного человека, будет о нем упомянуто в книге или нет.

Выяснив информацию личного характера, я переходил к событиям того дня. Нечего и говорить, это — основная тема. Вслушиваясь в истории людей, я задавал вопросы: «Чем стал для вас этот день? », «Что вы там видели, что пережили, что почувствовали? » Иногда добавлял: «Какую боль (физическую, душевную) вынесли вы из этого инцидента?», «Осталась ли эта боль потом? »

Степень причиненного вреда у всех была разный. Некоторые жертвы почти не пострадали, некоторые, к несчастью, скончались. Есть такие, кто продолжает реабилитацию после тяжелой болезни. Многие не пострадали на месте, но затем оказались подвергнуты (некоторые — и по сей день) посттравматическому стрессу. Возможно, с точки зрения обычной журналистики социальная оценка события повысилась бы, выстрой мы вереницу историй только о тяжелобольных.

Однако я брал интервью, невзирая на тяжесть травм тех, кто испытал на себе действие зарина на месте происшествия, и включал все рассказы в книгу лишь с их согласия. Несомненно, у тех, кто отделался легко, процесс возвращения к нормальной жизни прошел быстро, ущерб оказался незначительным. Но и у них остались свои мысли, свой страх. Каждый вынес собственный урок.

Стоит начать читать книгу, и вы поймете, что нельзя сказать снисходительно: мол, ничего страшного не произошло. 20 марта для всех, кто был там, — особый день. В той или иной степени.

И еще. У меня было предчувствие, что упоминание без разбору немалого количества жертв с теми или иными симптомами повторно воссоздаст картину происшедшего. Получилось у меня это или нет, судить вам.

У некоторых опрошенных мною людей был опыт интервью и другим СМИ. У всех осталось какое-то недовольство: «Повырезали все, что я хотел сказать. Сократили все до неузнаваемости». Ну, то есть, «пошли в ход лишь обрубленные для удобства использования куски».

Люди оказывались глубоко разочарованными, и проходило немало времени, пока они не начинали осознавать, что наше интервью проводится с совершенно противоположными целями и другими способами. Хотя некоторые, к сожалению, этого так и не поняли.

В этом смысле мы хотели записать как можно больше историй, но существовал определенный лимит издания, разумные пределы читабельности. В каждом случае мы обозначали предел уместности. В среднем выходило по 20 — 30 листов по 400 знаков. Наиболее длинные рассказы едва умещались на пятидесяти.

Я сказал: «невзирая на тяжесть травм», хотя на самом деле в сложных случаях рассказ затягивался. Госпитализация, реабилитация, простор для раздумий, глубина ран, то, что должен сказать сам, а что — за тебя… и всего так много.

Прислушайтесь к рассказам людей.

Нет, прежде всего — представьте себе.

Сегодня 20 марта 1995 года. Понедельник. Ясное радостное утро. Ветер еще прохладный. Люди — в пальто. Вчера было воскресенье. Завтра праздник — День весеннего равноденствия. Сегодня как раз промежуток между выходными. Вы бы хотели отдохнуть и сегодня, но, к сожалению, по разным обстоятельствам не смогли взять выходной.

Поэтому вы проснулись как обычно, умылись, позавтракали, оделись и пошли на станцию. Погрузились в как всегда переполненную электричку и поехали на работу. Все так заурядно. Утро, похожее на множество других. Еще один незаметный день в потоке жизни.

До тех пор, пока пять переодетых мужчин не начали тыкать отточенными остриями зонтиков в полиэтиленовые пакеты со странной жидкостью…

На линии Тиёда распылять зарин было поручено группе из двух человек: Икуо Хаяси и Томомицу Ниими. Хаяси — основной исполнитель, Ниими — водитель-помощник. Причина, по которой исполнителем был выбран именно Хаяси — старший по возрасту, врач с активным послужным списком в Министерстве науки и техники, — неизвестна. «Пожалуй, за умение держать язык за зубами», — предполагал он сам. Участие в операции отрезало все пути к бегству. На тот момент Хаяси знал уже слишком много. Он был глубоко предан Асахаре, но тот, по всей видимости, до конца ему не доверял. Сам Хаяси говорил, что у него «сердце так и сжалось, когда Асахара приказал распылить зарин». И, как бы оговариваясь: «Ведь это естественно, что в груди бьется сердце».