Розамунда Пилчер - Возвращение домой.Том 2.

Мама проводила собрание Красного Креста в большой гостиной, а папчик расставил везде ведра с водой на случай, если мы загоримся. На улице холодает. Когда наступит зима, мы собираемся зачехлить большую гостиную и перебраться в малую. Папчик говорит, что надо беречь топливо и сажать побольше овощей.

Теперь новости о других. Оставила это напоследок, потому что не хочу никого упустить из виду.

Тетя Лавиния жива-здорова, уже понемногу встает и сидит у камина. Ей, бедняжке, не позавидуешь — увидеть еще одну войну! Ведь она уже пережила англо-бурскую и мировую. А теперь еще эта. Слишком много на одну человеческую жизнь.

После твоего отъезда мы все ужасно по тебе скучали; правда, и остальные разъехались почти сразу же. Сначала Джереми, за ним — Руперт, который помчался не куда-нибудь, а в Эдинбург, в какую-то Редфордскую военную часть, куда из Нортгемптона переехали кавалерийские лошади, — надеюсь, их повезли туда на поезде: слишком далекий путь, чтобы преодолеть его своим ходом. Продолжение о Руперте смотри ниже.

Вслед за ним отбыли Эдвард с Гасом. Эдвард сейчас находится на какой-то учебной базе, но где именно, мы не знаем, потому что его обратный адрес — «где-то в Англии». У мамы есть номер какой-то полевой почты, куда она может посылать ему письма до востребования, но она изводится, не зная его точного местопребывания. Уверена, он там отлично проводит время — летает себе да попивает в столовой пиво.

А Гас отправился в Абердин — там располагается штаб «Гордонских горцев». Прощаться с ним было просто невыносимо. Ни по кому из остальных я не плакала, только по нему. Разве не ужасно — только успеешь познакомиться с единственным человеком, в которого можно было бы влюбиться, и из-за какого-то подлого мерзавца Гитлера приходится с ним расставаться. Я залила всю постель слезами, но теперь уже не плачу, потому что получила от него письмо и написала ответ. У меня осталась его фотография (я щелкнула его своим фотоаппаратом), я ее увеличила (стало немного расплывчато, но вообще ничего), вставила в рамку, и теперь снимок стоит у меня возле кровати. Каждый день перед сном я желаю ему доброй ночи, а утром с ним здороваюсь. Даю голову на отсечение, в килте он выглядит бесподобно. Попытаюсь уговорить его, чтобы он прислал мне свою фотографию в форме.

Возвращаюсь к Руперту.

Через три дня после его отъезда Афина внезапно заявила, что тоже едет в Эдинбург, села на поезд и была такова. Можешь себе представить?! Живет в гостинице «Каледонская», по ее словам, громадной и до ужаса викторианской, а в Эдинбурге жуткий холод, но все это, видно, для нее ерунда, потому что время от времени она может видеться с Рупертом. Раз уж холод ей стал нипочем, значит, она в него, точно, влюблена.

Что касается меня, то я сижу на месте и никуда не рвусь. Мама намерена завести уйму кур, они и будут для меня повинностью военного времени. А Уолтер Мадж обещал научить меня водить трактор, тогда я смогу помогать на ферме. Мне, вообще-то, все равно, чем заниматься — паровой котел топить или драить уборные, лишь бы никто не говорил, чтоя должна встать на учет или отправляться куда-нибудь служить.

Только что появилась миссис Неттлбед с радостным известием отом, что будет введена нормированная продажа горючего и запрещается делать большие запасы. Одно небо ведает, как мы будем возить продукты — на велосипеде до Пензанса путь неблизкий. Начнем, видно, резать уолтеровых овец!

Горю желанием снова увидеть тебя. Возвращайся как только сможешь. Мэри спрашивает, не прислать ли тебе что-нибудь из зимней одежды.

Люблю, люблю, люблю.

Лавди.

P. S. СВЕЖАЙШИЕ НОВОСТИ! Минуту назад — звонок из Эдинбурга. Папчик взял трубку у себя в кабинете. Афина и Руперт поженились. Они расписались там же на месте, свидетелями были денщик Руперта и водитель такси. В точности так, как всегда хотелось Афине. Мама с папчиком разрываются между восторгом и яростью из-за того, что не присутствовали на церемонии. По-моему. Руперт им в самом деле нравится. Когда Афина вернется к нам, неизвестно. Вряд ли это очень весело — выйти замуж и жить одной в гостинице».

Джудит сложила страницы письма и убрала его обратно в конверт вместе с экзаменационным табелем. Она не стала вставать с дивана, где так удобно пристроилась, и, устремив взгляд в окно, задумалась о Нанчерроу. Мысленно она снова была там. Представила, как расписываются в загсе Афина с Рупертом, как Мэри корпит над светомаскировочными шторами, увидела Гаса в килте, полковника с ведрами воды, Лавди в окружении квохчущих кур. И Эдварда. «Где-то в Англии». На учебной базе. Чему он там учится? Сертификат летчика у него уже есть… Ну и глупый же вопрос! Он учится сражаться, вот чему. Пикировать с поднебесья, поливать врага огнем и сбивать вражеские бомбардировщики. «Он там отлично проводит время — летает себе да попивает в столовой пиво».

С того самого воскресенья, последнего ее дня в Нанчерроу, между ними не было никакой связи, так что первые новости об Эдварде она узнала лишь теперь, из письма Лавди. Джудит не порывалась ни писать, ни звонить ему, зная, что все уже сказано и говорить им больше не о чем, и все еще содрогаясь при воспоминании о собственной наивности и о том убийственном ударе, который он нанес ей своим равнодушием. Эдвард в свою очередь тоже не писал и не звонил, да она на это и не надеялась. Он сколько мог старался быть ей преданным и чутким другом, но терпению любого мужчины рано или поздно приходит конец. Вероятно, ее торопливое бегство из Наичерроу, когда она даже не дождалась его, чтобы попрощаться, до крайности раздосадовало Эдварда и стало последней каплей. Да и зачем, с какой стати ему гоняться за Джудит? В его жизни всегда будет полно обворожительных женщин, толпами спешащих упасть к нему в объятия.

И все-таки невозможно было бесстрастно думать о нем. Вспоминать его лицо и голос, его смех и прядь волос, которая вечно падала ему на лоб и которую он то и дело отводил назад. Все в нем заставляло ее сердце трепетать.

Приехав в Девон, она изо всех сил старалась противостоять соблазну пустых мечтаний: что вот-де она услышит, как в гору поднимается машина, и это будет Эдвард, приехавший за ней, приехавший потому, что не может без нее жить. Такие фантазии бывают только у детей, которые верят в сказки со счастливым концом, но она-то уже вышла из детского возраста. Однако бессмысленные грезы вторгались в ее сны, и Джудит ничего не могла с этим поделать. В сновидениях она оказывалась в каком-то месте, где ее охватывало чувство невыразимого блаженства, ибо она знала, что Эдвард тоже где-то здесь, неподалеку, и уже спешит к ней. Она просыпалась счастливая, но счастье ее тут же испарялось, как призрак, в безжалостном свете утра.