Розамунда Пилчер - Возвращение домой.Том 2.

Мы сели за стол около половины третьего. Учитывая пайки, карточки, всю ситуацию с продовольствием, это было настоящее пиршество. Каждый из присутствовавших внес посильный вклад, так что была и холодная лососина, и свиное жаркое, и чудесные пудинги, покрытые взбитыми сливками. Я сидела между мистером Бейнсом, поверенным Джудит, и мистером Уорреном из Порткерриса, и у нас нашлось о чем поговорить. Обед продолжался довольно долго, а потом лорд-наместник поднялся, чтобы сказать тост. Среди мужчин (я уж не говорю о нашей братии) многие были уже изрядно под хмельком, и его почин был встречен на ура, все шумно выражали одобрение, кое-кто даже засвистал (на свистунов тут же зашикали, и они угомонились). Уолтер произнес речь (членораздельно), за ним поднялся шафер и пролепетал что-то бессвязное. Веселье продолжалось, время подошло к пяти часам, и тут мы вдруг заметили, что жених с невестой собрались ехать. Мы дружно устремились к выходу и встали у парадной двери, поджидая их. Когда новобрачные появились, Лавди кинула свой букет Джудит, которая ловко его поймала, потом молодые забрались в «бентли», Неттлбед с величавым видом сел за руль и довез их до конца аллеи, где они пересели в старую машину мистера Маджа и укатили в Порткеррис.

(Хорошо, что Неттлбеду не пришлось везти их до самого Порткерриса, ибо впервые в жизни он слегка перебрал и изменил своей всегдашней осторожности и сдержанности. Неттлбед в подпитии — поистине зрелище, которое стоит видеть; напыщенности хоть отбавляй, а самого ноженьки плохо слушаются. Видели даже, как он вальсировал с Хетти. Остается только надеяться, что миссис Неттлбед когда-нибудь простит ему это прегрешение.)

Вот и все. Мы с Джудит попрощались со всеми и поехали в Роузмаллион. Вернувшись домой, пошли гулять с Мораг — несчастная просидела весь день взаперти. А потом вернулись в Нанчерроу на семейный ужин с Кэри-Льюисами. Отужинали и сами помыли посуду: Неттлбед уже ушел спать.

Я, наверно, утомила тебя своим длинным рассказом, но это был такой особенный день, словно зимнее солнцестояние, веселый праздник посреди долгой, холодной, темной зимы — бушующей войны. Думаю, нам всем оказалось полезно ненадолго позабыть о войне, отвлечься от серых, одиноких будней, выкинуть из головы гнетущие тревоги и попросту развлечься.

Кроме того, все это навело меня на мысли о нашем с тобой будущем, о наших обстоятельствах. Если случится худшее и мы никогда больше не увидим Молли, Брюса и Джесс, то, мне кажется, нам с Джудит лучше держаться вместе. (В церкви я подумала о том дне, когда она выйдет замуж, представляла, как буду заниматься приготовлениями к свадьбе, воображала тебя в роли посаженного отца, — и внезапно все это показалось мне крайне важным.) У нее есть чудесный дом, это единственная надежная вещь в ее жизни, и я не думаю, что она когда-либо захочет его покинуть или продать. Поэтому, когда кончится война и ты выйдешь в отставку, может быть, нам стоит присмотреть дом где-нибудь поблизости от Роузмаллиона. Ты мог бы держать там собственную лодку, и у нас был бы сад с пальмой. Если честно, у меня уже нет никакого желания возвращаться в Девон и Аппер-Бикли. Все там слишком напоминает о Неде, а здесь у меня появились друзья и новая жизнь, здесь я смогла более или менее примириться с тем, что Нед никогда к нам не вернется. Здесь бы я хотела остаться. А ты как на это смотришь. Боб? Подумай на досуге, прошу тебя.

Береги себя.

С любовью,

Бидди».

Тринкомали, Цейлон. Корабль «Аделаида» служил плавучей базой для Четвертой флотилии подлодок. Широкая, с рулевой рубкой на корме, «Аделаида» до войны была торговым судном. Подставив палящему солнцу стальные палубы, корабль постоянно стоял на якоре в бухте Смитона, глубоком фиорде меж двух покрытых джунглями мысов. Неподвижный, с вереницей пришвартованных к борту подлодок, он напоминал огромную, только что опоросившуюся свиноматку, устало разлегшуюся на солнцепеке.

Командовал судном капитан Спирос из Южноафриканского резерва ВМС, и поскольку корабль выполнял чисто административное назначение, то каждый день для работы в капитанском офисе с берега доставлялись две машинистки из числа служащих ЖВС, которые печатали приказы для патрульных подлодок и их рапорты о выполнении патрулирования, разбирались с приказами по флоту, поступающими из метрополии, работали со служебными изданиями. Одной из них была медлительная, вялая девушка по имени Пенни Уэйлс, которая, прежде чем попасть на Восток, два года прослужила в штабе адмирала в Ливерпуле. Свободное от работы время она любила проводить в обществе одного молоденького капитана морской пехоты из лагеря № 39, который располагался в нескольких милях от Тринкомали. У него был свой автотранспорт (служебный джип), а кроме того — маленькая парусная лодка, и это придавало ему особую прелесть в глазах Пенни. По выходным они с Пенни бороздили на этом суденышке голубые воды широкой гавани, открывая разные труднодоступные укромные места в прибрежных скалах, где можно было загорать и купаться.

Вторым делопроизводителем на «Аделаиде» была Джудит Данбар.

Работать на корабле было почетно и престижно, другие девушки страшно завидовали Джудит и Пенни — им самим каждое утро надо было тащиться в одно из унылых береговых учреждений: в штаб ВМС, в офис капитана корабля «Хайфлайр», в финансовую часть, в управление снабжением. Однако сами Джудит и Пенни считали, что им выпала довольно тяжелая доля. Как физически, так и психологически.

Физически — потому что их рабочий день продолжался допоздна. Матросы работали вахтами, в обычном для тропиков режиме, то есть в два часа дня, когда начиналась самая нестерпимая жара, они отправлялись по койкам и гамакам (или выбирали какое-нибудь местечко в тени на палубе), а в четыре, когда зной немного спадал, шли купаться. Что же касается Джудит и Пенни, то они, встав чуть свет, завтракали, садились в шлюпку, доставлявшую их через гавань на место работы, и в половине восьмого утра были уже на борту корабля, где трудились до половины шестого; к себе они возвращались в шлюпке, которая возила на берег отпущенных в увольнение офицеров.

Все было бы не так уж плохо, имей они возможность в течение долгого рабочего дня освежиться под душем, но из-за тесноты и того, что корабль был наводнен мужчинами, это было невозможно. К концу дня, покончив с перепечаткой документов и с утомительными поправками к секретным директивам, они едва держались на ногах, пот струился с них ручьями, а форма, каждое утро свежая и белоснежная, превращалась в мятое, влажное тряпье.

Психологическая проблема заключалась в том, что они были единственными женщинами на корабле, да еще не имеющими офицерского звания. Короче, ни рыба ни мясо. Никаких личных, даже попросту неофициальных отношений с верхней палубой не предполагалось, да девушки к этому и не стремились. А нижняя палуба, изголодавшаяся по женскому обществу, возмущалась их присутствием на судне, подозревая, что они не прочь пофлиртовать с офицерами.