Наталья Нестерова - Уравнение со всеми известными

Когда она влетела в квартиру, Ирина стояла около Юры и держала его за руку.

— Юра умер, — проговорила Ирина, — не дышит, сердце не бьется.

— Заткнись, идиотка! — заорала Анна. — Уйди! Помоги!

Анна пыталась стащить Юру на пол — на мягкой кровати не сделаешь массаж сердца. Но он был очень тяжел, а Ирина по-прежнему не выходила из ступора, не помогала. Снова стала в углу со скрещенными руками.

Прибежала Татьяна, они свалили наконец Юру на пол, Анна стала делать искусственное дыхание: развела Юрины руки в стороны, зажала ему нос, вдохнула в рот воздух, свела его руки на грудь, нажала, стараясь выдавить воздух, из легких. Еще раз. Так, теперь массаж. Анна положила ладони на область сердца и ритмично толкала.

— Триста двадцать пять, триста двадцать шесть, — считала она ритм.

Какой он полный! Не хватает сил! Она едва толкает заплывшую жиром грудную клетку. Анна быстро сбросила плащ, Забралась на Юру верхом.

— Ира! — толчок — возьми себя — толчок — в руки! — толчок — Ирочка! — толчок — готовь уколы!

Пот застилал глаза. Ирина молчала.

— Таня! — позвала Анна. — Видишь, как я делаю? Давай замени меня.

Вскочила, подбежала к столу. Нечем вскрыть ампулы. Стала ломать их пальцами, порезалась, потекла кровь. Стараясь унять дрожь, она набирала в шприцы раствор.

— Сильнее, Таня, сильнее, — оглянулась, — не бойся, сильнее!

В вену ей не попасть, будет колоть в мышцу. Татьяна уже выбилась из сил, волосы прилипли к мокрому лбу.

— Все, молодец, теперь снова я. — Анна положила руки Юре на грудь. — Триста двадцать пять, триста двадцать шесть…

Они сменялись несколько раз. Ни пульса, ни легкого удара сердца у Юры не прослушивалось. Анна уже не считала ритм, она толкала его замершее сердце и заклинала:

— Юрочка! Не уходи! Родной мой! Не бросай меня! Юра! Я спасу тебя! Один раз! Я уже! Спасла тебя! Юра! Очнись! Ну, сердце! Бейся! Умоляю! Бейся!

Татьяна сидела рядом на полу, размазывала по лицу пот и слезы, молилась:

— Господи, помоги!

Когда врачи и сестры “скорой” с чемоданчиками аппаратуры вошли в комнату, к ним шагнула Ирина:

— Я врач. Он мертв уже двадцать пять минут.

— Нет! — закричала Анна. — Сделайте что-нибудь! Прямой массаж — что угодно, но сделайте! Это мой муж! Он должен жить!

— Всем выйти! — приказал реаниматолог. — Раскладывай, — велел он сестре. — Откуда кровь? — показал на Аннины руки.

— Не важно, ампулы. Вы его спасете?

— Анна Сергеевна, я приказываю вам выйти! — повторил врач. — Вы все сделали правильно, не мешайте работать!

Он приказывает. В обычной ситуации он слово лишнее боится сказать директору клиники. Молодец! Правильно! Он хороший врач.

Они стояли в коридорчике за дверью, и Анна твердила:

— Он очень хороший врач. Не помню, как его зовут, но очень хороший врач. Он спасет Юру.

Они прислушивались к звукам за дверью. Трижды раздались короткие команды: “Отойти! Разряд!” Юрино сердце пытались запустить с помощью дефибриллятора, который стрелял мощным электрическим разрядом. Потом наступила тишина.

Реаниматолог вышел в коридор. Анна уже знала, но все-таки подняла на него глаза.

— Анна Сергеевна, примите наши соболезнования, — сказал врач.

Он еще что-то говорил, объяснял Ирине проделанное, удивился ее реакции — усмешке, в ответ на слова, что мозг, столько времени остававшийся без питания, уже никогда бы не был нормальным. Анна не слушала. Она вошла в комнату.

Игрушки. Так много игрушек. Яркие машинки, паровозики, железная дорога. Юра по-прежнему лежал на полу, с него снимали проводочки на присосках. Шприц с толстой длинной иглой — делали прямой укол в сердце. Все! Не уберегла.

— Давайте положим его на кровать, — сказала Анна. — Вот так. И укроем. Таня, проводи врачей. Да, до свидания. Спасибо.

В первый раз, когда Юра умирал у нее на глазах, она впала в ступор — в такой, как сейчас Ирина. Тогда обошлось. Во второй раз он умер по-настоящему. И Анну обуяла нервная потребность, в какой-то деятельности. Ждали перевозку, которая должна была отвезти Юру в морг.

— Что же они все не едут? — спрашивала Анна.

Она ходила из квартиры в квартиру, что-то переставляла, брала в руки и бросала. Татьяна позвонила Косте и Игорю. Они приехали почти одновременно.

— Анечка, сделать тебе укол? — спросил Костя.

— Что ты! Какой укол? — удивилась она. — Совсем памяти нет. Что-то должна сделать, а не могу вспомнить.

Она опять стала бродить по квартире.

— Принеси водки, — попросил Игорь Татьяну.

Он сидел на диване в гостиной, одетый в дорогой костюм и белоснежную рубашку, полчаса назад решавший проблемы финансовой политики страны, а сейчас даже не злой от беспомощности, а растерянный от полнейшей невозможности облегчить чужое горе. Что же этой бабе, Анне, так не везет? Что же все лупит и лупит ее по башке?

Разлили водку, но никто не смог выпить. Молча поставили рюмки на стол. Костя пошел проведать Ирину.

— Вам нужна помощь? — спросил он ее.

— Нет, благодарю.

Она сидела около мертвого Юры и тихо гладила его по плечу.

Костя нахмурился, внимательно посмотрел на нее:

— Ирина, я хотел бы задать вам несколько вопросов.

Но он не успел ничего спросить — прибежала Татьяна:

— Костя! Скорее! Там Анна!

Взрыв вызвали слова Игоря. Он задумчиво крутил полную рюмку в руках и проговорил словно сам себе:

— Мой друг Юрка Самойлов умер.

Анна задержала свое метание, прислушалась, а потом, протяжно закричав, бросилась в комнату Луизы Ивановны.

Это был не плач, не рыдания — вой, стоны, причитания, выкрики неслись из-за двери. Костя никого не пускал в комнату и сам не входил.

— Черт подери! — Пунцовый от ужаса Игорь стукнул Костю в плечо. — Сделай что-нибудь! Она сойдет с ума.

— Костя? — Татьяна была бледнее стены.

— Нет, — остановил их Костя, — Подождите, потерпите, ребята. Не сейчас. Потерпите. У кого-нибудь есть сигареты?

Это невозможно было слышать. Татьяна и Галина Ивановна рыдали навзрыд, Игорь тихо матерился. Костя выкурил подряд три сигареты. И только когда из-за двери послышалось ровное протяжное скуление, он вошел в комнату.

На следующий день Анна проснулась после полудня. Она не помнила, что случилось накануне. Посмотрела на часы — почему она так заспалась? Голова тяжелая, как ватой забита, мысли с трудом продираются. Костя сделал укол. А до этого сидел с ней, что-то говорил. Она плакала. Юра умер.

Боль уже не была острой — иголку вытащили из сердца. Почти как с мамой или с Луизой Ивановной. Анна всегда боялась, что, если с Юрой что-то случится, его не станет, она почувствует облегчение. Боялась оказаться немилосердной. Напрасно боялась — никакого облегчения, только горечь потери. И до сих пор не верится, кажется — сейчас встанет, пойдет к нему, погладит его по голове, он попросит конфетку.