Юрий Герман - Дело, которому ты служишь

И вдруг жизнь Степанова странно, резко и радостно изменилась.

Валентина написала ему, что не может справиться с Варькой — дерзка, грубит, не слушается, надо прибрать девчонку к рукам. Хорошо бы отцу приехать и принять меры.

Степанов подумал и велел прислать Варвару в Кронштадт.

Встретил он ее в Ленинграде.

И, не понимая сам, что с ним творится, поднял на руки и стал целовать лоб, покрытый веснушками, косенки, шею, слабенькие плечи. Варя тихо повизгивала и всем своим телом прижималась к грубому полотну отцовского белого морского кителя.

Великое счастье отцовства открылось ему.

«Не может человек жить без любви, — размышлял Степанов в эти дни. — Не может и не должен. Ну что ж, не вышло с браком, вышло вот с дочкой. Ее можно любить, можно любить счастливо!»

Боцманская вдова завязала Варваре голубые банты, Степанов обул девочку в лакированные полуботинки, взял за руку и повел на свой корабль. День был ветреный, пыльный, жаркий, с воды веяло сыростью, он вел Варю в свой подлинный дом, к своим, истинно родным людям, и подбородок, изрезанный нынче во время бритья, вздрагивал. По дороге отец и дочь говорили друг с другом как взрослые. Варя ставила ноги носками чуть внутрь, удивлялась на чаек, на то, сколько «много» воды, какое «слишком» светлое небо. А он спрашивал ее, зачем она не слушает маму, зачем дерзкая, зачем грубая.

— Ай, ну что это ты! — сказала Варя. — Так хорошо все, а ты словно мама!

Ни дерзкой, ни грубой она не была. Она была независимой, внутренне свободной, очень доброй. Легенда о том, что Варвара дерзка, началась с первого ее школьного дня. На втором уроке маленькая Степанова поднялась, собрала аккуратно все свои книжки и тетрадки и пошла к двери. Учительница возмущенно окликнула Варю. Та ответила уже из-за порога:

— Я хочу кушать.

И ушла совсем из школы домой, маленькая, с косичкой, крепенькая, насупленная. «Евгений никогда бы этого не сделал!» — воскликнула Алевтина. И Евгений подтвердил, что все в этой истории чудовищно.

Потом Варя подарила свой новый фартучек соседской девочке, заявив, что у нее два фартука, а у соседки нет ни одного. И Женькин ремень, подарила дяде Саше, штукатуру, — у Женьки было много ремней, а дядя Саша подпоясывался веревкой. Варвару Валентина Андреевна выдрала. Девочка не заплакала, но к матери больше никогда не ласкалась.

«Сорванец девка!» — определили Варвару на корабле, и все полюбили ее. Черт знает как ее баловали и в кают-компании, и на полубаке, и на шканцах, где бы ни мелькала ее красная в горохах юбка. Никогда она не канючила, не ревела, не ныла, всегда с готовностью подчинялась, и всегда радостно-изумленным был взор ее широко открытых, сверкающих глаз...

Зимой Варвара училась в кронштадтской школе, и это тоже было счастливое для Степанова время. Вечерами они ходили вместе в кино, вдвоем ездили в Ленинград, в театр, с Вариными подругами он занимался десятичными дробями и вместе с ними решал задачи с цибиками и бассейнами. А потом Варвара сидела зa самоваром и разливала чай, Степанов же думал тщеславно и почти вслух: «Эка у меня дочка уродилась! Эка Варвара Степанова! Поищи еще такую на свете!»

К весне умерла старуха боцманша, и Степанову надо было идти в плавание. Весь корабль провожал Варю. Вся опухшая от слез, едва передвигая ноги, она закидывала свои тонкие руки за шеи всех краснофлотцев и командиров, мягкими детскими губами касалась грубых, обветренных щек и приглашала:

— Приезжай к нам, дядя Миша, у нас тоже река хорошая.

Или:

— Приезжай к нам, дядя Петя, честное пионерское, приезжай.

Или еще:

— Дядя Костя, ну приезжай же после демобилизации насовсем...

Зимой Степанов поехал к своей семье. В этот дом он вошел чужим человеком. Женька, лежа на диване, читал толстую книгу с картинками, на голове сына была сетка. В другой комнате так же сильно пахло духами, как в хате Нестора Махно. Валентина Андреевна была в театре, Варвара — у подруги. Женька потянулся, спросил:

— Ну, что нового, папа?

— Ничего особенного, — ответил Степанов. — А ты что читаешь?

— «Нива» за 1894 год, — сказал Евгений. — Скукотища!

— Зачем же ты читаешь, если скукотища?

— А чего делать?

Попозже пришла Валентина Андреевна, розовая, похорошевшая, в меховой шубе, сказала иронически:

— О, пожаловал, великий мореход! Какое счастье!

Теперь она научилась говорить ироническим тоном. Чай пили из какого-то особенного чайника, сыр был нарезан очень тонко, колбаса — совсем прозрачно, и никто не спросил у Родиона Мефодиевича, не хочет ли он пообедать, не подать ли ему с дороги, с мороза и устатку рюмку водки, не изжарить ли добрую яишню.

— Кстати, я тебе не писала об этом, — сказала жена, — ты ведь изволишь Варваре показывать все мои письма, но она стала совершенно невыносима. Вечно пропадает среди своих пионеров, поет грубые песни, на мои замечания не pea... реге... рео...

— Ты хочешь сказать: не реагирует? — спросил Степанов.

— Совершенно! — с раздражением произнесла Валентина. — И вообще она слишком, слишком советская.

Родион Мефодиевич нахмурился, на скулах его выступили красные пятна.

— Это как же понять?

— А очень просто!

— Объясни, если просто.

— Да ну, глупа как пробка! — раскачиваясь на стуле, сказал Евгений. — И мнит о себе слишком много.

Родион Мефодиевич вместо двух недель пробыл дома три дня. Все эти три дня он провел с Варварой, ходил с ней на каток, ходил к Устименкам — к тетке Аглае и Володе, ходил в театр и даже на сборе пионеротряда сделал доклад о советском военно-морском флоте. Варе доклад не очень понравился.

— Уж слишком популярно ты, пап, — сказала Варя. — У нас ребята и девочки развитые, им не надо все разжевывать.

Степанов багрово покраснел.

— Живешь, живешь, — со вздохом сказала Варвара, — а все тебя за ребенка считают.

И предложила:

— Знаешь что? Давай не пойдем домой ужинать, а вот тут есть столовая номер шесть, там такой винегрет чудесный! И котлеты тоже хорошие бывают...

Сметая с клеенки крошки и не глядя на отца, Варвара спросила:

— Ты когда первый раз влюбился, а, пап? Уже пожилым, да?

— Ну, не совсем, — замялся Степанов.

— А я знаю, что бывают ранние любви, и очень сильные! — отвернувшись, сказала Варя. — Да, да, очень сильные, кошмарно сильные.

Родион Мефодиевич растерянно улыбался. И эту, последнюю, от него отбирают. Ну нет, молода еще!

— Ты погоди влюбляться, — попросил он негромко. — Успеешь!

Но Варя не слышала его. Или не слушала.

Ночью он уехал.

В воскресный августовский день Варвара, Володя и Володин друг Борька Губин поехали по грибы на станцию Горелищи. Вначале брали всякие, потом только боровики. День был серенький, теплый, с дождичком. Промокли, вернее — не промокли, а очень отсырели. Развели костер, напекли картошек. Володя рассказывал: