Артур Голден - Мемуары гейши

Нужно было видеть, как Хацумомо и Мамеха улыбнулись друг другу. Могло показаться, что они обменялись какими-то шутками, хотя на самом деле Хацумомо торжествовала свою победу, ведь ей удалось найти нас, а Мамеха... думаю, улыбкой пыталась скрыть свою злость. Я видела, как во время танца она сжимала челюсть и раздувала ноздри. Закончив танец, Мамеха даже не стала садиться за стол, а лишь сказала дирижеру:

— Огромное спасибо за приглашение. Боюсь, уже слишком поздно... Мы с Саюри должны идти...

Не могу передать вам, с каким удовлетворением Хацумомо смотрела нам вслед.

Я спускалась за Мамехой по лестнице. На нижней ступеньке она остановилась и подождала меня. Та же молодая служанка, показывавшая нам дорогу наверх, вышла проводить нас.

— Какая же непростая жизнь у служанок! — сказала ей Мамеха. — Наверно, тебе многое хочется купить, а зарплата у тебя очень маленькая. А скажи мне, на что ты потратишь только что заработанные деньги?

— Но я ничего сейчас не заработала, госпожа, — сказала она и при этом так нервничала и суетливо сглатывала слюну, что я поняла — она лжет.

— Сколько денег тебе обещала Хацумомо?

Служанка опустила глаза в пол. Итак, Хацумомо подкупила по крайней мере одну служанку в каждом первоклассном чайном доме Джиона. Она попросила их звонить Йоко — девушке, отвечавшей на телефонные звонки в нашей окейе, — как только мы появимся на вечеринке. В тот момент мы еще не знали, что Йоко тоже замешана в этом, но существование какой-то цепочки не вызывало сомнений.

Служанка не могла заставить себя посмотреть Мамехе в глаза. Даже когда Мамеха подняла ее лицо за подбородок, девочка продолжала смотреть в пол, словно вместо глаз у нее были свинцовые шары. Мы вышли из чайного дома и еще какое-то время слышали голоса, доносившиеся из окон на втором этаже.

— Как ее зовут? — спросила Хацумомо.

— Саюко, — сказал один из мужчин.

— Не Саюко, а Саюри, — сказал другой.

— Эта история характеризует ее не с лучшей стороны, лучше я не буду рассказывать. Она кажется очень милой на первый взгляд...

— Я не успел как следует ее разглядеть, но она очень красивая, — сказал один из мужчин.

— Такие необычные глаза! — воскликнула какая-то гейша.

— Знаете, что сказал о ее глазах один мужчина? — спросила Хацумомо. — Он сказал, что они цвета раздавленных червей.

— Раздавленных червей... Я никогда не слышал о существовании такого цвета.

— Хорошо, расскажу вам, что я о ней знаю, — начала Хацумомо, — но пообещайте не повторять это. У нее какая-то болезнь, отчего ее груди стали как у старухи, отвислые и морщинистые. Это выглядит просто ужасно! Я как-то видела ее в бане...

Мы с Мамехой остановились, чтобы послушать, но после слов Хацумомо Мамеха подтолкнула меня вперед, и мы вместе пошли по аллее. Мамеха на секунду остановилась и сказала:

— Я пытаюсь сообразить, куда бы мы могли пойти, но не могу придумать ни одного места. Если эта женщина нашла нас здесь, думаю, она сможет найти нас повсюду в Джионе. Тебе лучше сейчас вернуться в окейю, Саюри, а я тем временем подумаю, что мы сможем сделать.

Однажды, во время Второй мировой войны, спустя несколько лет после событий, о которых я сейчас рассказываю, во время вечеринки один офицер вынул из кобуры пистолет и положил его на циновку, пытаясь произвести на меня впечатление. Помню, красота пистолета потрясла меня: совершенные линии, красивый серый блеск металла. Промасленная деревянная рукоять была богато украшена. Но когда я подумала о его назначении и услышала истории его хозяина, этот пистолет из прекрасного превратился для меня во что-то ужасное.

Примерно то же самое произошло со мной по отношению к Хацумомо, после того как она навредила мне в начале моей карьеры. Не могу сказать, что я никогда раньше не считала ее монстром. Но я всегда признавала ее красоту, а теперь перестала. В то время как для успешной карьеры нужно было посещать десять — пятнадцать банкетов и вечеринок каждый день, я вынуждена была проводить вечера в окейе, практикуясь в игре на сямисэне или в танце, словно за последний год в моей жизни ничего не изменилось. Когда Хацумомо проходила мимо меня по коридору, великолепно одетая, с прекрасным макияжем, как луна на ночном небе, уверена, что даже слепой сказал бы, что она красива. Я же не чувствовала по отношению к ней ничего, кроме ненависти.

Несколько раз меня приглашала к себе Мамеха. Каждый раз я надеялась, что она придумала какое-то противоядие против Хацумомо. Но она лишь просила меня выполнить поручения, которые не могла доверить своим служанкам. Однажды я не выдержала и спросила, что меня ждет в ближайшем будущем.

— Боюсь, Саюри-сан, тебе придется на какое-то время исчезнуть, — сказала она. — Я понимаю, как тебе хотелось бы разделаться с этой опасной женщиной, но до тех пор, пока я не продумаю до конца свой план, тебе лучше не сопровождать меня в Джионе.

Конечно, очень обидно такое слышать, но Мамеха была права. Насмешки Хацумомо могли так навредить мне как в глазах мужчин, так и в глазах женщин, что мне действительно лучше было оставаться дома.

К счастью, Мамеха отличалась большой изобретательностью, и ей удавалось время от времени приглашать меня на мероприятия, на которых мне ничего не угрожало. Хацумомо могла оградить от меня Джион, но она не могла оградить меня от всего мира. Уезжая из Джиона, Мамеха часто брала меня с собой. Я ездила с ней на поезде в Кобэ, где Мамеха разрезала ленточку на новой фабрике. В другой раз я вместе с ней сопровождала бывшего президента фирмы «Японский телеграф и телефон» в автомобильном туре по Киото. Тогда-то я и увидела впервые все районы этого огромного города, ведь до сих пор мне доводилось бывать в основном только в Джионе. Не говоря уже о том, что я впервые ехала в машине. Я никогда не задумывалась над тем, как ужасно жили простые люди в те годы, пока мы не проехали вдоль реки в южной части города и не увидели женщин с грудными детьми в оборванных одеждах, сидящих под деревьями. Бедные люди никогда не приходили в Джион, и трудно было вообразить, что я, можно сказать, рабыня, терроризируемая Хацумомо, вела относительно благополучный образ жизни для эпохи Великой Депрессии. В тот день я это поняла.

Однажды днем, вернувшись из школы, я нашла записку. Мамеха предлагала мне взять косметику и прийти в ее апартаменты. Когда я появилась, господин Ичода, выполнявший у Мамехи роль господина Бэкку, в дальней комнате надевал Мамехе пояс перед большим зеркалом.

— Быстро делай макияж, — сказала мне Мамеха. — В соседней комнате лежит кимоно для тебя.

По стандартам Джиона квартира Мамехи была просто огромной. Помимо основной комнаты, в которой помещалось шесть циновок татами, имелось еще две комнаты поменьше — в одной из них она одевалась, там же жила прислуга, а в другой спала. В спальне на ее постели лежало кимоно, приготовленное служанками Мамехи. Меня поразила ее постель, застеленная свежими простынями, на которых Мамеха явно не спала этой ночью. Они казались свежими, как первый снег.