Артур Голден - Мемуары гейши

— Ты монстр! Ты избила меня!

Не знаю, что бы мы делали без хозяйки. Она очень спокойно и по-доброму поговорила с Шойиро, подав сигнал директору театра вывести Хацумомо. Как я позже узнала, он даже не завел ее в чайный дом, а просто спустился с ней по лестнице и вытолкал ее на улицу.

В ту ночь Хацумомо не вернулась в окейю. Она вернулась на следующий день с растрепанными волосами, и от нее пахло так, словно у нее были проблемы с желудком. Мама сразу пригласила ее в свою комнату, и Хацумомо долго оттуда не выходила.

Через несколько дней Хацумомо ушла из окейи в простом хлопчатобумажном платье, которое дала ей Мама, с прической, которую я никогда не видела раньше — копна волос, падающая на плечи, и сумкой с вещами и украшениями. Она ни с кем из нас не попрощалась, а просто вышла на улицу. Ушла она не по своей воле. Мама прогнала ее. Мамеха считала, что Мама пыталась избавиться от нее уже в течение нескольких лет, так это или нет, не знаю, но уверена, Мама с радостью избавилась от одного лишнего рта. Хацумомо уже давно не зарабатывала таких денег, как раньше, а сейчас было как никогда трудно добывать еду.

Если бы не поползли слухи о психической неуравновешенности Хацумомо, другие окейи с удовольствием бы приняли ее, даже после происшествия с Шойиро. Но она походила на чайник, который в один прекрасный день мог обжечь руку любого, кто им воспользуется. Все в Джионе понимали это.

Я даже точно не знаю дальнейшую судьбу Хацумомо. Я слышала, что через несколько лет после войны она работала проституткой в районе Миягава-чо, но, должно быть, пробыла там недолго. Один мужчина, тоже узнавший, что Хацумомо работает проституткой, захотел найти ее и предложить какую-то работу в своем бизнесе. Он искал ее, но знаю, не нашел. Спустя годы она наверняка спилась. И, конечно, она была не первой и не последней гейшей, кого постигла такая участь.

Так же, как человек привыкает к больной ноге, мы все в окейе привыкли к Хацумомо. Думаю, только со временем мы осознали, сколько же вреда она нам причиняла. Даже когда Хацумомо не делала ничего, а просто спала в своей комнате, служанки знали, что она там и в течение дня обязательно их унизит. Они жили в постоянном напряжении, сравнимым с прогулкой по замерзшему пруду, когда в любой момент может треснуть лед. Что же касается Тыквы, думаю, она привыкла к тяжелой зависимости от своей старшей сестры и чувствовала себя потерянной без нее.

Я стала основным источником доходов для окейи, но даже мне потребовалось какое-то время для избавления от ростков, посеянных Хацумомо. Даже спустя годы после ее исчезновения каждый раз, когда мужчина как-то странно смотрел на меня, я думала о том, что, видимо, Хацумомо наговорила ему гадостей обо мне. Каждый раз, поднимаясь по лестнице на второй этаж окейи, замирая от страха, я боялась увидеть на лестничной клетке Хацумомо, снедаемую постоянным желанием кого-то обидеть. Не могу сказать вам, сколько раз я доходила до последней ступеньки и неожиданно понимала, что Хацумомо больше нет в окейе. Она ушла, но, казалось, даже само пространство комнаты сохраняло ее присутствие. Даже сейчас, будучи пожилой женщиной, я иногда, глядя в зеркало своего столика для макияжа, боюсь увидеть ее ухмыляющийся призрак.

В Японии годы от Депрессии и до конца Второй мировой войны называются куройтани — долина мрака, — когда многие люди жили, словно накрытые волной. Хотя живущие в Джионе чувствовали себя не так плохо. В то время как большинство японцев жили в темной долине на протяжении всех 1930-х годов, Джион согревался лучами солнца. Думаю, нет необходимости объяснять почему. Женщины, бывшие любовницами министров, морских офицеров и прочих представителей элиты, жили гораздо лучше остальных. Джион можно было сравнить с озерами на вершине горы, в которые попадает много дождевой воды.

Благодаря Генералу Тоттори наша окейя тоже была одним из озер, в котором собиралась дождевая вода. Жизнь становилась хуже и хуже, а мы даже после введения нормирования продуктов регулярно продолжали получать еду, чай, белье и даже такие излишества, как косметику и шоколад. Нам разумнее было бы хранить это все у себя за закрытыми дверьми, но Джион — не то место, где это возможно. Мама очень многое отдавала, но не потому, что была щедрой женщиной, а потому, что все мы напоминали пауков, собравшихся на одной паутине. Время от времени приходили люди с просьбой о помощи, и мы с радостью давали им, что могли. Осенью 1941 года, например, военная полиция остановила служанку с коробкой, в которой купонов оказалось в десять раз больше, чем могла иметь ее окейя. Ее хозяйка направила девушку к нам, чтобы спрятать у нас купоны. Каждая окейя в Джионе прятала купоны. Чем лучше окейя, тем больше у нее было купонов. Служанку послали к нам, а не к кому-нибудь еще, потому что Генерал Тоттори велел военной полиции не трогать нас. Так что в нашем озере была самая теплая вода.

Но ситуация в стране постепенно усугублялась, и наконец наступил момент, когда за тучами скрылись последние лучи ее солнца. Это произошло неожиданно, за две недели до Нового года, в декабре 1942-го. Я завтракала или по крайней мере первый раз ела в тот день, когда мужской голос прокричал что-то у входа в окейю. Я подумала, это разносчик еды, поэтому продолжала есть, но спустя какое-то время служанка вошла ко мне и сказала, что военный полицейский спрашивает Маму.

— Военный полицейский? — спросила я. — Скажи ему, что Мамы нет.

— Я сказала, госпожа. Он на это ответил, что хочет переговорить с вами.

В прихожей я увидела полицейского, снимающего свои ботинки. Возможно, многие бы вздохнули облегченно, увидев, что его пистолет спрятан в кожаный чехол. Но я говорила уже, что наша окейя до этого времени жила по своим законам. Обычно полицейский вел себя более скромно, чем большинство посетителей. Но увидеть его снимающим ботинки и входящим независимо от того, пригласили мы его или нет... Я поклонилась ему и поприветствовала, но он лишь бросил на меня взгляд, словно говоря, что разберется со мной позже. Наконец, он стянул носки, отложил шляпу и сказал, что хотел бы посмотреть наш огород, даже не извинившись за доставленное беспокойство. В это время практически все в Киото превратили свои декоративные сады в огороды, но мы были исключением. Генерал Тоттори обеспечивал нас всеми необходимыми продуктами, и не было необходимости перепахивать наш сад. Мы продолжали наслаждаться мхом, папоротниками и карликовым кленом в углу. Стояла зима, и я надеялась, полицейский лишь посмотрит на замерзшую землю и представит, что мы сажали тыкву и батат среди декоративных растений. Поэтому я молча проводила его во двор. Он наклонился и потрогал землю пальцами. Думаю, хотел проверить, была ли земля обработана для посадок.