Аркадий Вайнер - Евангелие от Палача

– Вы мою фамилию слышали-конечно? – Так точно, товарищ полковник… – шевельнул заколевшими губами Алехнович. Медленно закрыл я ксиву и неспешным движением засунул в карман. – А фамилию ребенка за номером 07348 вы слышали? – Никак нет, товарищ полковник, – качнул головой директор спецдетконцлагеря. – Нам ведь их передают по ордеру… – Это очень хорошо, – кивнул я и добавил:

– Для вас. – Почему? – удивился этот свинопас в белом халате. – Потому что вам теперь лучше всего – для вашего же спокойствия – забыть даже этот номер – 07348… Считайте, что в интересах государственной безопасности страны, – и тут я ткнул пальцем в портрет Берии на стене, – этого ребенка вам не сдавали, его у вас никогда не было, и никто его у вас не забирал… Забудьте все, навсегда… – Но без резолюции генерала Балясного… – слабо заблекотал Алехнович. – Ребенок на моем подотчете… – Это ваши проблемы, – засмеялся я. – Они у вас тут, наверное, болеют, умирают… А что касается Балясного, то это не его ума дело… Все… Срочно давайте ребенка… И запомните еще одно, как «Отче наш»… Об этом младенце никто и никогда спрашивать не может. Но если возникнет кто-то, интересующийся его судьбой, направьте его в Секретариат Лаврентия Павловича Берии, там его любопытство удовлетворят… Я никогда больше не видел Алехновича. Не знаю, что с ним стало, – может, спился, может, стал академиком педагогических наук, может, умер. В одном не сомневаюсь – и на страшном суде, перед лицом Божиим, он пасть не разверзнет о судьбе ордерного младенца за N 07348…

В аэропорту «Внуково» вручил этот верещащий прописанный кулек – свое пархатое запаршивленное псориазом семя – своему отцу, которого вызвал накануне телеграммой в Москву. Посадил их без очереди в вечерний самолет, и они улетели в Адлер, где, прикрываясь моими связями, вели свое курортно-кулацкое хозяйство мои старики. А через месяц мой батька за небольшую взятку в поссовете выправил на Майку документы и оформил ее удочерение. Так что, видишь, Майка, как все не просто – ты мне и дочка, ты мне и сестра. И до слез обидно, что после всех этих трудностей придется твоему Магнусту нареченному завтра умереть, сделав тебя неформальной вдовой, а мне-то причинив двойной удар: дважды зятя потеряю – по жениху дочери наплачусь и о женихе сестры загорюю. Тихо и покойно было мне в зеленоватом сумраке ванной. Ветвистые водоросли воспоминаний укрыли меня, спрятали, согрели и. разволновали приятно, потому что растрогали. И напрасно Римма называла меня убийцей и извергом. Не правда, не люблю я это все. Нужда заставляет. Я ведь не искал Магнуста, это он сам меня нашел. Нашел и визгливым голосом Марины стал орать под дверью ванной:

– Выходи, черт бы тебя побрал! Там тебя твой немец еврейский по телефону домогается… Вот видишь, сынок, это не я палач, а ты дурачок, если так меня домогаешься.

Свербящий пронзительный голос Магнуста бормашиной прорвал барабанную перепонку, сверлом вошел в мой дремлющий мозг, убаюканный воспоминаниями, затуманенный жидкостью для ращения волос на затылке. Интересно, а изнутри, через кровь, действует эта жидкость на плешь? Или только при втирании?… – Что вам интересно? – переспросил Магнуст. – Интересно, куда ты пропал, зятек мой дорогой! Мы с тобой теперь всегда вместе – как попугайчики-неразлучники… – Вот уж не подумал бы, что вы соскучитесь по мне, дорогой фатер, – сухо засмеялся Магнуст. – И не прав ты вовсе! – всполошился я. -Мне разговоры с тобой – и боль острая, и радость светлая!

Душа воскресает… – Я готов вам помочь на этом пути, – хмыкнул недоверчиво Магнуст. – Вот именно! Стучите – будет вам отворено, как сказано в Писании, – благостно призвал я. Магнуст на том конце провода от удовольствия, видно, башкой замотал – мне послышался дребезг его цепочек, звонил и бряцалец:

– Не сомневаюсь, что вы в своей Конторе широко попользовались этой заповедью! – Было дело, было… – легко согласился я. – И сами «стучали», и на «стук» отворяли. Да ты и сам знаешь – в нашей с тобой работе без «стука» никуда. – У нас с вами работы разные, – отрезал он холодно. – А никто этого не знает никогда. До конца работы, во всяком случае. Да дело не в этом… Мне тут намедни мыслишка одна важная в голову пришла… – Я заметил, что в вашу голову не важные мыслишки не приходят, – серьезно заметил Магнуст. – Правильно, сынок, заметил. Тут и тебе есть над чем подумать. Фауст-то был не прав! – В каком смысле? – обсскуражился Магнуст. – В самом главном – не с тем он обращался к Мефистофелю, не надо было в молодость проситься… Магнуст задержался с репликой, наверное, быстро считал-прикидывал еврейским своим хитрожопым разумением: какую подлянку я ему заготовил? – А о чем ему надо было просить Мефистофеля? послушно задал он наконец предписанный ему вопрос.

– О долгой жизни. Понимаешь? Не о возвращенной молодости – в этом нет проку, а о продленной старости. Надо было торговаться не за прошлое, а за будущее… Магнуст думал одно мгновение:

– Нет. Эта мыслишка у вас не очень важная. – Почему? – искренне удивился я. – Потому что вы не понимаете условий игры. Я не Мефистофель и покупать, вашу душу не собираюсь. Да и, скорее всего, вам и продавать-то нечего. Нет у вас товара… – А чего же ты хочешь? – Чтобы вы за свое будущее расплатились из своего прошлого… – Глупая сделка, – вздохнул я. – Обычно за свое прошлое расплачиваются будущим… – Да, – подтвердил Магнуст. – Это когда хотят мести… – А ты? – А я хочу суда. Правды. Научения людям. – Трудную тогда ты сыскал себе работенку, – посочувствовал я ему. – Ничего, не жалуюсь. – И заверил меня:

– Она мне по силам… Глупый, самонадеянный зверь, дерзко рвущийся в силки.

Ладно, если тебе нужен суд, я готов. Приду с адвокатом своим, с Сенькой Ковшуком. А Магнуст, обеспокоенный моим молчанием, быстро сказал:

– Давайте встретимся, погуляем, поговорим… Потом, если захотите, вместе пообедаем…

Ага, я еще давешний обед наш не переварил. Погуляем… Боится прослушивания… Ладно… – С радостью, – готовно откликнулся я. – Называй время и место… – Через час. Около вашего дома, на улице…

Суда он хочет! Тоже мне, хрен с горы, свалился на мою голову! Я, может быть, и не возражал бы, чтобы он моим прошлым дал научение будущим людям, кабы в этом великом правдосозидании не затерялся один мелкий пустяк – мое настоящее. Мой горестно-немощный, безвидно-похмельный сегодняшний день.

Простым будущим людям, которые при содействии Магнуста будут жить теперь только по правде, и героям страшного прошлого, исчезнувшим как бы навсегда – им на мое настоящее, ищущее только покоя, забвения и опохмелочки, – им на него наплевать. А мне – нет. И прошу не забывать незначительную, но довольно важную подробность: я единственный мост, соединяющий пропасть между настоящим вчера и непришедшим завтра. Поэтому со всей сердечной искренностью и партийной принципиальностью я крикнул на весь мир шепотом: не хочу! Не хочу, чтобы бессчетные орды умерших, замученных, убитых шли по мне – по мосту – из прошлого в будущее. Их так много, и так согласно они будут просить суда, справедливости, возмездия, что возникнет – как в школьном учебнике – резонанс. И мост – я, мое настоящее – разрушится, распадется, рухнет в пучину небытия. Нет, дорогой зятек, не могу я вам пойти навстречу.