Аркадий Вайнер - Евангелие от Палача

Козырь объявлен. Козырь – пики. Перевернутое черное сердце. Пики – страх.

«Вы никогда ничего не боитесь?» Я уже слышал этот вопрос. Я слышал этот голос. Может, не голос, а интонацию. Ласковую, пугающую до обморока. Кто задавал этот вопрос? Кто? Где? Когда? При каких обстоятельствах? Господи!

Это же мой голос! Это я задавал этот вопрос. Я? Кому? АУДИ, ВИДЕ, СИЛЕ.

Разве я могу их всех вспомнить?… Приподнял голову и увидел, что Магнуст смотрит мне прямо в глаза. Впервые. Кошмарные черные кружки мишеней уперлись мне прямо в мозг. Значит, ты поставил на пики, дорогой зятек? Ну что ж, для тебя же хуже – я сам люблю крутую, жесткую игру. В лоб. Тем хуже для тебя.

– Вы никогда ничего не боитесь? – Ой. сынок, не понимаю я тебя. Чего ж мне бояться-то? Я ж вот он, весь как на ладони! Бери меня за рупь за двадцать!

Чего ж бояться-то? Он наклонился ко мне через столик, и глаза его были уже совсем рядом, и неприятно звякнули все его шаманские цепочки и браслеты, и сказал так тихо, что я один и услышал, будто губной артикуляцией передал он мне условный сигнал:

– Суда, например… И я ему так же неслышно ответил:

– Нет такого суда. И судей нет над нами. И истцов не осталось… – Есть, – сказал он твердо. – Я говорю, что есть. А я сказал:

– Нет. Людей больше нет.

Все умерли. Он усмехнулся углом злого сильного рта и заверил:

– Есть. Не все умерли.

– Кто? Интересно знать – кто? У тебя нет прав говорить с ними!

Магнуст прикрыл глаза на миг, шепнул доверительно:

– Права – это кто сколько себе взял, столько и имеет…

Ах ты, жидовская… Лицо… Лицо. У него не морда, а лицо. Морда – у наших жидов. А у этих – лицо. Им идет-личит лицо. КВОД ЛИЦЕТ ЙОВИ, ТО НЕ ДОЗВОЛЕНО БЫКУ. Эх, выпить бы сейчас хорошо! Да только нечего – троянский уайт хорз испустил кукурузный дух, кончился, завалился набок, откинул пробку. И дома ни капли: женулька-сука обо мне же заботится, здоровье мое бережет, себе на тряпочки выкраивает. Ах, это страстное томление недопитости! Раскаленная бездна под иссохшими небесами. Ярость прерванного коитуса. Тоска голодного по вырванному изо рта куску. Иссякающая энергия моего ненасытного сердца.

Притихшие по углам бабы. И равнодушно-спокойный зятек напротив. Спокойствие взведенного курка, нависшего над головой кирпича, разверстого в темноте канализационного люка. Ему нужна не бумажка. Ему нужна моя голова. На меньшее не согласится. Тем хуже для него. Ему, наверно, и Майка не нужна. Он меня искал, подлюка. Нашел, дурачок?

– Ты, сынок, никак грозишься мне? – Нет. Я объясняю вам условия предложенной игры. – Чего-то не пойму я. Ты уж сделай милость, подробней расскажи об игре, да про условия поподробней. – Сейчас это будет неуместно. – Магнуст встал, и я только сейчас рассмотрел, что он со мной одного роста. Сто восемьдесят один сантиметр. КИНГ САЙЗ. Доброжелательно улыбнулся он, пожурил меня слегка:

– Нельзя первую родственную встречу превращать в деловое свидание. Об играх мы поговорим завтра. Сегодня мы приятно возбуждены, несколько утомлены, радостно взволнованы. Нам нужно отдохнуть и успокоиться. Спокойной ночи вам, дорогой фатер…

Протянул ему руку: не то чтобы мечтал с ним поручкаться на прощание, а хотелось мне проверить его замес. Крутая ладонь, из дубовой доски выстругана. Паркет такими лапами стелить можно. Откуда-то из прихожей донесся его негромкий голос, мягкий, как просьба:

– Вы подумайте неспешно…

Припомните, что позабылось… Вопросов будет мно-ого… Все стихло. А сейчас они выходят с Майкой из лифта, мимо сторожевого моего мюнхенского вологодца дефилируют, а у него команды-то нет и выпускает их из зоны свободно, только пометку на фанерке сделал, не знает он, родная душа Тихон Иваныч, что не вольняшки они, что им можно сейчас в затылок длинной очередью резануть – потом на побег спишем! Ах, глупость какая'… И псов уже нельзя надрочить на их липкий заграничный след, приставучий еврейский запах – на дождь вышли, а навстречу уже им машину подгоняет Истопник, в глаза своему нанимателю, хозяину заглядывает, потные ладошки потирает, весь струится, извивается, в промокшей школьной курточке от счастья ежится… Укатили, гады, укатили…

Боже, как я хочу выпить! Последние капельки спирта синими вспышками дотлевают на гаснущем костре моих обугленных внутренностей. Что угодно – только бы выпить! Мне наплевать на форму, на добавки, заполнители, растворители! Мне нужно мое горючее – волшебное вещество с каббалистическим именем С2Н5ОН. О божественная нега огуречного лосьона для загара! Меня преследует твой аромат полей. Меня влечет и манит сень тропической зелени одеколона «Шипр». Мужская вздрючка, горячий прорыв в горло бесцветной «Жидкости от пота ног». Моя услада «Диночка» – голубые небеса, волшебный покой денатурата. Ласковая одурь лесной росы – лешачьего молока – настойки гриба чаги. Отдохновение бархатной черноты «Поля Робсона» – чистого, неразведенного клея БФ. Ну хоть флакончик французских духов на стакан воды!

Я буду рыгать фиалками Монмартра, благоухать Пляс Пигалью, я выблюю Этуаль и просрусь Стеной коммунаров… «Нет в жизни счастья». Нет выпивки, нет хороших детей, нет надежных людей, нет приличных блядей. «Не забуду мать родную». «Пойду искать по свету», где можно выпить хоть глоток. – Марина, подай пальто! Она крикнула из спальни:

– Куда тебя черт несет на ночь глядя?

– Люблю, друзья, я Ленинские го-оры… – запел я сладко. – Там хорошо рассвет встречать вдвоем… Выполз кое-как в прихожую, засунул руку в шкаф, на ощупь стараясь найти дубленку. А она, сука, не находилась. Зажег свет, распахнул шкаф – и отшатнулся. На вешалке дымилась дождевым паром синяя школьная курточка.

– КВО ВАДИС? – спросил меня гамбургский уроженец во-логодской национальности Тихон Иваныч Штайнер.

– За выпивкой, – сообщил я доверительно. Засмеялся и он доверчиво, коричневозубо, блеснул детским глазом голубым, купоросным – не поверил. И был прав, конечно. Но простил меня, сказал сочувственно-заботливо:

– Длинный денек у вас сегодня вышел. Передохнули бы… – и сослался на авторитет нашей ритуальной книги:

– «Спать тире отдыхать лежа в скобках не раздеваясь».

Параграф 28-й Устава караульной службы конвойных и внутренних войск. О великая гармония уставов! Евангелическая возвышенность ваших статей!

Каббалистическая мудрость параграфов и душераздирающая прелесть примечаний!

Отчего, глупые люди, мучаетесь сами и мучаете других, не желая понять, что ваши поиски Бога, добра, красоты и справедливости суть ересь, вздорная суетная чепуха? О безграничная свобода армейской дисциплины! Волшебство справедливой субординации! Невиданная доброта и мягкий юмор батальонной казармы! Упоительная красота строя конвойных и внутренних войск! Величавая душевность приказов старшины…