Ирина Верехтина - Золотая девочка, или Издержки воспитания

– Обещаю, я обещаю, только ты не умирай, папа! Только не умирай! – закричала Маринэ на весь дом, с ужасом чувствуя, как обмякла рука отца.

Маринэ пробирала дрожь, как когда-то зимой, когда она возвращалась из школы – в осеннем пальто, а под ним мокрый от снега свитер и снежная каша, в которую превратился снежок, сунутый ей за шиворот одноклассником. И замороженная спина, которой она больше не чувствовала. Маринэ до сих пор это помнила, и как её за это наказали, помнила. Она никогда не забывала причинённого ей зла, отомстит, когда представится возможность. Впрочем, однокласснику за неё отомстил Отар, а матери она мстить не будет, просто уедет навсегда, это и будет местью…

У Маринэ стучали зубы и мёрзли руки, словно она стояла на морозе без варежек, а не сидела в тёплой комнате. Она заставила себя думать, что отец задремал, как делал это на протяжении всей ночи. Сейчас проснётся. А если не проснётся, значит, крепко спит, сон от болезни лучшее лекарство … Спи, папочка, спи. А я, чтобы не думать о плохом, посчитаю по-грузински – до десяти и обратно, как делала в детстве, когда надо было успокоиться.

Маринэ бормотала числительные, почти проваливаясь в сон, она не сомкнула глаз этой ночью, а ей завтра в школу, потом фламенко, боже, как она пойдёт, заснёт на уроке… «Спит наша Мариночка, похрапывает и причмокивает, так ты меня дразнил, да, папа? Не отвечает, спит… Спи, а я буду считать: эрти, ори, сами, отхи… Я ведь всё поняла, папа, я уже совсем взрослая, через неделю мне исполнится семнадцать, а ты… даже поздравить меня не сможешь, не дождался, ушёл навсегда. Зачем ты так со мной? Зачем отдал меня Арчилу, мной расплатился с долгами, ведь я тебя любила… А ты? Что ты сделал со мной?!

Маринэ молча говорила с отцом и вспоминала, как гуляла с ним в парке. Маринэ было шесть лет, она крепко держалась за папину руку и ничего не боялась, но когда они сели на какую-то вертящуюся штуку и поднялись высоко над парком, Маринэ испугалась. Она прижалась к отцу, влезла ему под мышку и зажмурилась от страха, а он смеялся и тормошил её, щекоча и балуясь: «Маринэ, открой глазки, посмотри как красиво, папа тебя держит, тебе не надо бояться»

– Я не боюсь, папа. Я справлюсь. Только не отдавай меня Кобалии, отдай лучше Отари, ему через два года восемнадцать исполнится и он сказал, что никому не позволит меня обидеть, даже тебе, – сквозь слёзы бормотала Маринэ и считала до десяти, и никак не могла досчитать… Мысли крутились в голове бесконечной каруселью и складывались в стихи. Нашла время сочинять стихи… Если уехать с Отари, мама останется бездомной, а бабушка Этери умрёт. Мама права, она всё-таки свинья! Эрти, ори, сами, отхи, один, два, три, четыре…

Эрти

Вновь моя рука в твоей большой ладони,

Вновь – иду с тобой.

Папа! Сколько лет тебя из детства – помню,

Сколько длится боль…

Ори

Вновь горит свеча, и в пламени дрожащем

Тает фитилёк. —

Тлеющая жизнь. Неслышно тает счастье,

Как последний вздох.

Сами

Сколько жить ещё – о том кукушка знает.

«Посиди со мной…»

Догорит свеча, и жизнь твоя растает

В сумраке ночном.

Отхи

«Подожди меня, не уходи!» – Не слышишь.

Где-то далеко…

Ночь не дарит сна. Рассвет всё ближе, ближе…

Будет нелегко.

Хути

Жизнь – как эта ночь, расколота на части.

Пляшет огонёк,

Тлеет фитилёк, и эфемерно счастье,

Как последний вздох.

Эквси

Смерть в пятьдесят три. Что может быть страшнее? —

«Папа, подожди!»

«Дочка, догоняй!» Догнать тебя не смею.

Ты меня прости…

Швиди

Вновь моя ладонь в твоей большой ладони,

Вновь – иду с тобой…

Сколько долгих лет я твои руки помню

И твою любовь.

Рва

В памяти живут, не блекнут детства краски:

Помню каждый миг:

Маленькая – я. И маленькое – счастье.

И огромный мир.

Цхра

В нём цветут сады, и с яблонь опадает

Лепестками снег.

Может быть, с тобой мы встретимся когда—то,

Если есть Тот Свет.

Ати

Где-то далеко меня ты вспоминаешь —

И горит свеча.

Огонёк дрожит, и воск печально тает…

Я приду! Прощай.

… Когда им выдали из морга тело отца, Маринэ не понимала, что происходит, понимала только одно: она непременно должна его разбудить – чтобы отец взял обратно свой жестокий наказ, завет, что там ещё, обещание. Да. Обещание. Надо, чтобы он вернул Маринэ её обещание, которое она прокричала в отчаянии на всю квартиру, на весь свет.

А потом может умирать, если хочет. Маринэ уже всё равно. Кобалия не получит её живой, только мёртвую… «Папа, не надо спать, вставай сейчас же! Ты такой бледный, ты замёрз совсем! – бормотала Маринэ по-грузински, очень тихо, чтобы слышал только отец. – Поедем домой, ты выпьешь свой любимый «Греми» и возьмёшь обратно свои слова. А иначе я… Я не смогу жить! Ты не знаешь… Я не смогу жить с этим противным Арчилом, он меня трогал… везде, я тебе не говорила, а теперь скажу… Да проснись же наконец и слушай!» – Маринэ в отчаянии дёрнула отца за руку, но ей не дали его разбудить, крепко взяли за локти и отвели от гроба.

Регина громко прошипела ей в ухо: «Марина! Что ты себе позволяешь! Надо держаться». Что она делает? Что она говорит? Неужели эта женщина с безжизненными сухими глазами – её мама?

Через месяц после похорон Регина напомнила дочери о её обещании. Маринэ промолчала, как всегда. Ей семнадцать, впереди ещё год, они с Отаром что-нибудь придумают.

– Марина, молчать не получится. Нам надо серьёзно поговорить. Ты, конечно, собиралась поступать в вуз, хотела стать переводчицей… («Почему – хотела, она и сейчас хочет. Почему мама говорит в прошедшем времени?»). Но у отца остались долги, которые теперь стали нашими с тобой долгами. Их надо отдавать. И ты обещала отцу. Кобалия вчера опять звонил… Ты долго будешь его мучить?

– Мама!!

– Что – мама? Мама была в детстве. А теперь будет муж. И я вздохну свободно. Уеду в Каунас, а вы ко мне будете приезжать, летом в Палангу поедем втроём… Он домик купит у моря, если ты попросишь… Он всё для тебя сделает!

(«Мама, папа, детство… Я не умею играть в куклы, не умею кататься с горки, не умею дружить. Некогда было учиться дружить, вот и не научилась… Мамы тоже, наверное, не было, была гувернантка. У моих детей такой не будет, это я тебе обещаю»)

– Мне восемнадцати нет.

– Ты решила мне напомнить, сколько лет моей дочери? Очень мило. Но Валико не будет ждать год, долги надо отдавать. Хочешь, чтобы мы всю жизнь жили в коммуналке, а бабушка Этери в доме престарелых? Неужели ты позволишь?! Решай, Марина, последнее слово за тобой. В любом случае, моя жизнь, и бабушкина тоже, будет зависеть от твоего решения.