Ирина Верехтина - Ведьмина внучка

– Замечала. Рассказывала. Давно… – с усилием выговорила Рита.

– Вот и дочь её говорит, что давно. Так вы поторопитесь, если хотите её здесь навестить. Будем вашу тётушку оформлять в психоневрологический интернат на постоянное проживание. Дочь её к себе не хочет брать, боится за ребёнка.

– Скажите, ей ведь там помогут? Вылечат? – с надеждой спросила Рита.

– Она там будет жить, – с нажимом на слове «жить» ответила врач. – Помочь ей, к сожалению, нельзя. У неё прогрессирующая шизофрения, осложнённая паранойей.

– Но она же… Она ведь пока…

– Пока дееспособна, – закончила за Риту врач. – Что будет дальше, не знаю. Болезнь прогрессирует, какое-то событие послужило толчком, и… Дадим ей группу инвалидности, будет получать пенсию.

Рита молча глотала слёзы, вытирая глаза тыльной стороной руки.

– Не расстраивайтесь так. Это же интернат, не тюрьма, сможете её навещать, можно домой забрать – на срок до шести месяцев, оформить временное выбытие. Если, конечно, за ней будет кому смотреть.

– Да, да, – кивала Рита, понимая, что Олька вряд ли захочет забрать мать домой «на срок до шести месяцев». («Что же касается каникул, то, с Вашего позволения, она будет проводить их в Ловуде» – некстати вспомнилась Рите жестокая миссис Рид из книги «Джен Эйр». Или – как раз кстати?)

А она, Рита, захочет? Когда-то она поклялась самой себе, что больше не станет разговаривать с тёткой и никогда её не увидит. В тот памятный Рите день Женька очень сильно её обидела, и с тех пор Рита не хотела её видеть. А тогда, в тот вечер, прыгала от радости. Женька явилась к ним поздно вечером. Да что там вечером, почти уже ночью…

Это случилось в пятницу, вечером. Да что там вечером, почти уже ночью. Рита с Верой Сергеевной ещё не ложились – смотрели по телевизору праздничный концерт. От громкого звонка в дверь обе вздрогнули. Звонили требовательно и настойчиво.

– Кто там трезвонит на ночь глядя? Пойди, посмотри, – велела Рите мать.

Рита посмотрела в глазок и торопливо защелкала замками – на площадке стояла Женька с двумя объемистыми сумками-баулами (других Женька не признавала). Не отвечая на Ритино «здравствуй», сбросила с ног туфли и босиком прошлёпала в гостиную, жалобно окликая: «Вера! Вее-ер, ты где там?» Рита поспешила на кухню – поставила чайник, спешно нарезала лимон, колбасу и сыр, понимая, что с Женькой творится неладное. Что-то случилось…

Вера Сергеевна усадила двоюродную сестру на тахту и, присев с ней рядом, гладила окаменелые плечи, сжимала в ладонях ледяные Женькины пальцы.

– Замёрзла, да, Жень? Сейчас чай будем пить. Ужинать-то будешь? Или ты у Ольки поела? – буднично спрашивала Вера Сергеевна, старательно не замечая Женькиных застывших глаз.

Глаза означали одно: Женька опять поругалась с дочерью и зятем. Потому и приехала.

Олька с мужем работали в подмосковном Бужаниново, врачами в поселковой поликлинике. Жили там же, им полагалось служебное жильё. Женька к ним регулярно ездила, хотя её не приглашали. Привозила подарки и обновки маленькому Павлику, стеклянные банки с Олькиным любимым сливовым компотом, соленья и варенья (Женька была мастерица по части домашних заготовок). Погостевав у дочери с зятем, приезжала к двоюродной сестре и трещала без умолку, рассказывая о «своих».

Сегодня она была непривычно молчаливой и на все вопросы – трясла головой, то ли соглашаясь, то ли отрицая сказанное. В глазах у Женьки стояли непролитые слёзы. Вера Сергеевна достала из бара бутылку «Столичной», налила себе и Женьке. Женька враз осушила стопку, налила вторую и сразу же выпила. Вздохнула длинно. И подперев руками тяжёлую голову, повела рассказ.

Олька с мужем надумали ехать в деревню. Не в Деулино, туда они вообще не ездили. – К Олькиному мужу, в Выкопань, где обретались две его бабушки и тётка, у всех свои избы, и все трое наперебой приглашали Игоря с семьёй в гости. Все трое! К кому и ехать – не знаешь! – «Значитца, в пятницу уехать собирались. Сёдни, значит, – обстоятельно рассказывала Женька. – Олька моя мне грит, ты к нам не приезжай…

– И не привози ничего, там всё есть. У Анны Никифоровны, бабушки Игоря, корова своя, Павлик молочка парного попьёт. И овцы, и куры, яйца свои. Поросёнок тоже… Ты не приезжай, мама, – повторяла Олька.

– Что значит, не приезжай? К бабушке они поедут… Бабушку нашли! А я, значит, не бабушка? – распаляла себя Женька. – Внука от меня увезти хочешь? Правильно, зачем тебе мать-то, вырастила тебя, и ладно, и хватит с неё. Ты Павлику другую родню нашла, Игоря своего послушалась! Он тебе наговорит. Там, значит, бабушка, а я, значит, ему чужая, и тебе чужая. Что молчишь, говори, мать всё стерпит – всхлипнула Женька.

И Олька уступила. Договорились, что мать приедет к ним в пятницу, вроде не знает она ничего об отъезде. И Игорю не останется ничего другого, как взять Женьку в Выкопань.

Я надолго-то не задержусь, два дня с Павликом побуду, а в воскресенье уеду, – пообещала Женька.

На том и порешили.

– Ну, думаю, уж на что моя Олька хитрюшка, а я её обхитрила! На кривой козе объехала! – хвасталась Женька. – Договорились вроде обо всём. В электричке ехала – смеялась до слёз! Еду и сама с собой смеюсь, вот умора-то! Спектакль сыграем с Олькой, а Игорь зрителем будет. Устроим ему сюрприз!

А устроили – мне. Приехала, а никого нет. Полчаса под дверью промаялась, с сумками энтими. А тут соседка ихняя вышла. Говорит, уехали они, утром ещё, и Павлика увезли. Сказали, приедут через месяц, и ключи оставили.

Игорь исхитрился купить по дешёвке старенькую «Ладу». Машина, неказистая с виду, служила новым хозяевам исправно. Загрузив в багажник чемоданы и усадив жену с сынишкой на заднее сиденье, Игорь укатил с ветерком в бабушкину деревню, посигналив на прощанье соседям.

– У них там в лесу ягод тьма, грибов – хоть косой коси, привезти мне обещались, – хвасталась соседка Женьке. Будто это её внука увёзли в Выкопань. – Везти-то не на себе, машина у них! – с гордостью заявила соседка. Будто машина была у её зятя, а не у Женькиного. – А вы, значит, опоздали… Опоздали, значит. Уехали они, – повторяла говорливая соседка. И не лень ей повторять…

Женька вспомнила, как напросилась ехать в Выкопань (Олька её не звала), вспомнила Олькино молчание, которое по глупости приняла за согласие… Уехали! Утром уехали, а Олька говорила, вечером… Олькиных рук дело! Знала, мерзавка, что мать приедет, вот и уехали пораньше.

– Вот дрянь такая! Знала, что мать сумки тащит неподъёмные. Тушенки пять банок, сама тушила, объедение! Сгущёнки Павлику сварила две банки, очень он варёнку любит… Конфет московских накупила, колбасы взяла два батона, – загибала пальцы Женька. – Там всё сгодится, в деревне-то. Игорь деньги-то отдаст, он всегда отдаёт, знает, что я их не печатаю.