Мелина Марчетта - В поисках Алибранди

— Просто принимай свои решения и следуй им до конца, Джози. Я так и делаю. Я запланировал все свое будущее именно таким, каким хочу его видеть, и никто ничего не может сделать, чтобы отнять это у меня.

— Ты не хочешь пойти по стопам своего отца?

Он усмехнулся, покачав головой:

— Ни за что, Джози. Мой отец прожил свою жизнь по-своему. У меня должен быть такой же выбор. Будущее — мое, чтобы делать с ним то, что захочу.

Он обнял меня и покружил, а я подумала, что сейчас только не хватало, чтобы Джейкоб проехал мимо и увидел нас.

— Ты сегодня словно спятил, Джон, — засмеялась я, когда мы перешли улицу. — Мне бы твой настрой. Почти получается, но вряд ли я достигла такого же раскрепощения.

— Хорошее слово. «Раскрепощение Джона Бартона», — произнес он с задумчивым видом.

— Итак, что же раскрепощенный Джон Бартон будет делать со своей жизнью?

— Все что захочет, Джозефина, — ответил он, глядя сквозь меня. – Все, что он, черт возьми, захочет.

Я не смогла удержаться от мысли, что у нас получилось всё, что казалось таким сложным в начале года. Мы болтали всю дорогу до моего дома, и к концу пути я уже чувствовала себя так же оптимистично и позитивно, как Джон.

— Береги себя, Джозефина, — сказал он, обнимая меня.

Поднимаясь по лестнице, я почувствовала облегчение. Мысль о юридическом уже не пугала меня так сильно, ведь рядом будет Джон, и я знала, что они с Джейкобом, возможно, смогут подружиться.

Тем вечером я позвонила Джейкобу, и мы провисели на телефоне два часа. Я даже рассказала ему, что провела время с Джоном, и он не психанул. Просто заметил, что за один вечер выдрессировать его не получится, так что мне придется набраться терпения.

Думая о предстоящих шести годах в университете, я решила, что терпения понадобится немало, но с Джоном и Джейкобом, Майклом, мамой, нонной и моими друзьями я, вероятно, смогу не сбиться с пути.

Так что спала я без кошмаров, в которых читаю экзаменационный тест и ничего в нем не понимаю или где «Божественная комедия» Данте больше не на итальянском, а на французском. Я заснула с осознанием, что моя жизнь идет к чему-то хорошему, благодаря хорошим людям вокруг меня. И никакие заваленные выпускные экзамены не могут у меня этого отнять.

На следующий день я шла по коридору к лестнице, ведущей к классной комнате, и тут заметила Иву. Она сидела, уткнувшись лицом в ладони. Подняв голову, Ива резко вскочила, вытерла слезы и схватила меня за руку:

— Ох, Джозефина. Как нам теперь быть, Джозефина?

Я про себя подумала: как типично для Ивы-крапивы загнаться из-за первого экзамена, но вслух спросила:

— А что случилось? — Может, нам дали для изучения не те романы?

— Джон мертв. Джон Бартон мертв.

Я тупо уставилась на нее. Открыла рот, хотела что-то сказать, но не выдавила ни звука.

Ива села обратно на ступеньку и снова принялась плакать.

— Не глупи, — прошептала я, ощущая подступающую тошноту. — Я же вчера его видела.

Сейчас я удивляюсь, почему тогда не поверила. Может, потому, что большинство моих знакомых еще живы. Умирал всегда кто-то другой. Люди, о которых я читала в газетах и о ком забывала на следующий день.

— Он покончил с собой.

Руки затряслись, отчаянно захотелось вырвать, но я постаралась успокоиться. Села перед Ивой и схватила ее за плечи.

— Не глупи, Ива. Не глупи! Кто рассказал тебе эту чушь?

— Он наглотался таблеток, его нашли сегодня утром.

— Это ведь шутка, да? — сердито спросила я, тряся ее. — Идиотская шутка. Джон — не самоубийца. Тебя какой-то придурок разыграл.

— Бога ради, Джози, он мертв. Мой отец составлял гребаный отчет о вскрытии.

Помню, я еще подумала, как странно слышать от Ивы слово «гребаный», и поняла, что сейчас от истерики зайдусь неуправляемым смехом.

Я тряхнула головой и, словно в трансе, пошла вверх по ступенькам.

Нет, твердила я себе. Он только попытался, и прямо сейчас ему промывают желудок. Но Джон не умер, ведь из тех, кого я знаю, еще никто не умирал.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, Джози, — прорыдала мне вслед Ива. — Он был моим лучшим другом.

Ко мне подошла встревоженная Анна.

— Ох, Джози, как ужасно, — только и услышала я.

Дальше сдерживаться было невозможно. Я кинулась в женский туалет и согнулась в спазмах — по большей части сухих. Сползла на пол, закрыла глаза и хотела заплакать, но не сумела. Мне просто было очень страшно. Не знаю, чего именно боялась. Я не могла вспомнить, как он выглядел. Ни единого слова из наших разговоров — или что на нем было надето в последний раз.

Помнила лишь, как пообещала, что если переживем экзамены, то все вместе закатим вечеринку. Я обхватила колени, пытаясь согреться. Отчаянно хотелось домой, к маме. Вместо этого я вошла в класс и увидела свое задание по экономике.

После экзамена я позвонила отцу и попросила меня забрать. Он не стал задавать вопросов. Думаю, по голосу понял, что срочно мне нужен.

— Это всего лишь экзамен, — сказал мне папа, когда я села в машину.

Я кивнула, не глядя на него.

— Обсудить не хочешь? Знаю, мне твои серьезные проблемы еще не понять, но я попытаюсь, — мягко предложил он.

— Ты не можешь помочь. Ничем, — ответила я пустым голосом. Посмотрела на него и поняла, что гнев не дает мне плакать. — Прошлой ночью Джон Бартон покончил с собой.

Отец шумно выдохнул и тряхнул головой:

— Что?

Я пожала плечами, изо всех сил стараясь удержать ярость под контролем. Стиснула зубы, потому что боялась расплакаться и не хотела этого.

— Джози, не знаю, что тебе сказать. — Отец явно торопился поскорее доставить меня домой и то и дело поглядывал в мою сторону.

Он затормозил у террасы, но я не вышла из машины.

— Ненавижу его, — заявила я самым сдержанным тоном, на какой сейчас была способна. — Он ублюдок.

Отец повернулся ко мне, ожидая продолжения мысли.

— Знаешь, что? Я ненавидела быть незаконнорожденной. Вечно мучилась, пока однажды не поняла, что это ничего не значит. Я никогда не признавалась в своих чувствах вслух, боялась причинить боль маме, поэтому ненавидела тебя — ты же был мне никем.

Я уставилась в окно и прислонила голову к стеклу.

— В начальной школе я ничего не могла понять. Ребята всегда вели себя жестоко, и вечно находился урод, который знал про меня и с удовольствием пересказывал мне, как о нас отзываются их матери. Дети очень прямолинейные создания. Богом клянусь, иногда они меня с ума сводили. Иногда я жалела, что живу. Хотела убить себя.

Я посмотрела на отца, мечтая, чтобы он понял.

— Ты хоть представляешь, скольких итальянских девочек не пускали поиграть у нас дома, Майкл? Они хотели, я точно знаю, но матери им не разрешали. Австралийки были хуже всего. Подошли ко мне и спросили: «Ты какой национальности, Джози?». Дома я говорила по-итальянски, ела спагетти и жила как итальянка, поэтому ответила: «Я итальянка». А они устроили мне выговор, мол, нет, ты родилась в этой стране, ты австралийка. На следующий день те же девочки подошли ко мне с тем же вопросом. Я решила, что второй раз не попадусь, и сказала, что австралийка. А они ответили: «Нет. Ты черножопая». И мне хотелось умереть, потому что я ничего не понимала.