Елена Нестерина - Разноцветные педали

Однако сейчас праздники эти Валера мог наблюдать лишь урывками – дом Арининой культуры и завод не давали расслабиться. И он с самого утра и до поздней ночи мотался с Ариной и её командой, мотался, мотался...

Шла по накатанной благотворительная работа. Всё так же стояли в очереди на сдачу изделий ручного труда салфеточники, цветочники и прочие умельцы, патронажные братья и сёстры продолжали нести ответственность за своих питомцев. Следил за поднадзорной Евлалией и Валера, хотя теперь она всё меньше нуждалась в опеке: её назначили руководителем кружка старинных музыкальных инструментов, так что если и помогал ей Валера, то в доставке до «Дома Отдыха» купленных с рук и даже изготовленных на заказ бренчалок-дудок-сопелок. На концерты она уверенно являлась сама, да и некогда Валере было. Подопечная № 1 и её бурная деятельность занимали всё его время.

А вот тот, кто отвечал за Антона Мыльченко, прокололся. Не уследил за питомцем.

Снова случился сбой в системе – в водовороте, который поглотил всех Арининых соратников, упустили из виду Антошку Мыльченко – знаменитого поэта Гуманоида Великолепенского! Валера уже давно перестал его ненавидеть и винить в своих неприятностях – сказалось его заслуженное боевое прошлое, о котором он узнал из рассказа о детстве Арины. К тому же последние стихи, которые Валера услышал как-то на концерте в местном Доме художников, куда он привёз свою концертную бригаду, даже расположили его к Антошке. Кусочек, вернее, стиха поразил – но какой! Часто, по желанию и без желания, он возникал в Валерином мозгу, крутился, заставляя Валеру ни с того ни с сего хихикать и качать головой:

В том же стихе ещё было про то, что в отсутствие спиртного лирический герой орал, как марал. А когда у него наступало похмелье, бывал хмур, как лемур. Валера представлял Антошку во всех этих состояниях – особенно в виде хмурого, жмурящего глаза лемура – и хихикал. Ему нравилось правдивое искусство самокритики. И потому он проникся к Антону, как к честному.

А сейчас... «Сын Отца твоего» – так называлась секта, проповедники которой незаметно внедрились в весёлый район крашеных воробьёв и прилегающие к нему территории. Обычная секта, мелко-тоталитарная, и узнали о ней захваченные интенсивной работой педальники только тогда, когда Антон уже крепко там завяз и на собственном концерте в клубе вместо обещанных ультрановых стихов обратился к собравшимся с горячей бредоноснейшей проповедью. Призвал снять с себя и раздать населению всё лишнее, посвятить мысли богу, а своё время, силы и личные норы людские (так и сказал – личные норы людские) – проводникам его. Проводники поселят там таких же, как они, тружеников во имя бога – и будет всем счастье. Слышавшие это архи-удивились и предложили вызвать «Скорую помощь», просто скорейшую.

Но вызвали Арину. Арина вызвала Витю, Витя распустил концерт и привёл в кабинет Антошку.

Валера сидел тихонько в уголке и слушал. Вообще-то за Антона и отвечал Витя Рындин. Все остальные, конечно, тоже берегли народное достояние, поэта земли Русской, но было известно, что Витя имеет на Антошку особое влияние. Не уследил, да. Не пил он в последнее время – вот Витя и расслабился. Но это не Витя оправдывался, это Валера и так знал. Витя же молча страдал. И смотрел в стеклянные-оловянные глазки Антоши, который со слезами на этих самых глазах пытался вспомнить, сколько комнат в квартире самого Вити и сколько «Сын Отца твоего» сможет поселить там борцов за божье дело. Вспоминал он нагло, вслух, уверенный, что Витя очень этому факту рад.

Арина звонила пану Теодору – красавчику предстояло в скоростном режиме проверить, как обстоят дела с документами на Антошкину жилплощадь и не скитаются ли по помойкам его несчастные выселенные родители.

Сам же Антон понимать ничего не хотел и был ужасен. Как могли вместиться такие глупости в его талантливую голову, Валера понять не мог.

Не пить-то Антон не пил, зато теперь часто и охотно приходил за своей повышенной стипендией – об этом сообщила Аринина бабушка, к которой обычно упирающегося бессребреника, отловив, и приводили. А тут берёт, благодарит земным поклоном и уходит. Бабушка решила, что бедолагу закодировали – да перестарались, вот и гнёт его теперь к земле. Последнюю же неделю Мыльченко приходил каждый день – а она и выдавала деньги. Вот, всё зафиксировано, когда и сколько. Был приказ – давать, когда бы ни пришёл, особенно сам. Но он же раньше не приходил. Только приводили, когда ловили. А теперь, видать, взялся навёрстывать. Вот у бухгалтера вопросов особых и не возникало.

– Ты отдавал деньги своим новым друзьям? – мягко спросила Арина.

– Братьям моим, – кротко, но твёрдо поправил её Антон. – Я тебя, Арина, тоже записал. И тебе ведь есть чем поделиться. Так не будь жадной, отринь роскошь и мнимое могущество! Сын Отца твоего ждёт тебя с удвоенной силой!

Если бы это не было так грустно, Валера бы просто заржал. Сын отца твоего – это кто? Брат. У родного Арининого отца были только дочери. Или имелся в виду отчим?

– Чей-чей сын, Антон? – осторожно переспросила Арина. – О ком конкретно ты говоришь?

– Сын Отца нашего небесного! – воздел руки вверх Антошка.

– Он меня на небе, значит, ждёт? Да? Всех просто ждёт, а меня, значит, с удвоенной силой? А за что это мне такой блат? – Арина поднималась из кресла, не отрывая глаз от раскрасневшейся глупо-вдохновенной физиономии Антошки. – Может, я ещё на белом свете пожить хочу, а отец небесный, выходит, меня уже к себе на небо призывает?

– Да нет, не так, послушай... – Антон, видимо, пришёл в себя, испугался и... И что вот в его голове было ещё «и», этого никто, к сожалению, не знал.

– А что тогда ты тут такое городишь? – Арина рассердилась. Она сердилась редко. А особенно так...

– Сын Отца нашего небесного... – Антошка поспешно назвал имя нынешнего европейского бога, – воплощённый в руки свои, то есть в земных наших Отцов-руководителей, внесли, в смысле внёс твоё имя в список главных отрекающихся. Это так почётно, Арина! Ты отрекаешься – и тебе даже каяться не надо. Чем больше имущества ты сдашь, тем меньше будет срок и интенсивность твоего покаяния! А смотри, ты сколько всего сдать можешь! Да тебе вообще каяться ни в чём не придётся. Отрекаешься – не каешься! Отрекаешься – не каешься! Всё разумно! Божественная поэзия! И родителям твоим – вон у тебя сколько родителей...

Валера решил, что обработка была прицельной. С прицелом на Аринины богатства. И родни её многочисленной, конечно. Но Арина развеяла эту мысль.

– Думаю, это он сам инициативу проявил, – сказала она. – И по глупости своей желая мне небесного блага, и чтобы покрасоваться перед остальными братьями – во сколько народу я ещё завербую, только записывайте. Если они до сих пор нам на глаза не попались, значит, понимают, что ничего им здесь не обломится. Дурачков вот таких ищут.