Елена Нестерина - Разноцветные педали

Один за другим Арина слушала доклады. Она слушала. Слушала. И хмурилась. А ещё бледнела. Хотя никогда румянцем и не отличалась. Она была очень бледный индеец. Вождь, вождь...

– Пусть они всё объяснят спокойно! – твердила она, продолжая находиться на позициях пацифизма. – Это же наши люди. Нам с ними жить! Всё наладится. Пусть наши скажут им вот что. Танюшка, позвони Олегу... Валера, позвони Косте...

– Там ещё Быков, – сообщил Валера. Будет она Быкову-то звонить, раз он такой весь из себя спаситель? Конец хоть ссоре?

Валера представил, как свиреп там, на улице, сейчас Лёха Быков, как угрожающе бренчит ожерелье из человеческих зубов у него на шее, как оно повергает строптивых в ужас одним только своим видом...

Валера, эх, Валера...

Это Валера сам себе сказал. Чтобы мозг не лопнул. Не верилось в правдивость происходящего! Ох, не верилось!

– Да, Лёха... Великодушный человек, – улыбнулась Арина. – Хорошо. Вы им скажите, чтобы никакого насилия. Жизнь такая интересная штука. Она не горячая вода, чтобы её... выключать вот так на раз...

Она долго ничего не говорила. Кому было велено, бросились звонить. Там, во внешнем мире, всё уже было хорошо. Мир, тишина, победа, все отправляются по домам. Все свободны.

– Ясно. – Арина попыталась подняться с дивана. Это ей не удалось. – Опа, не могу... То есть как?

Все замерли.

И Валера тоже.

В тишине было слышно, как скулит Гнуся, заглядывая Арине в лицо. А Арина не обращала на неё внимания. Аринина голубая майка, обтягивающая туловище, была пробита и перекрашена в кровь. Сильно. Что в этом районе находится? Селезёнка? Печень? Или повреждены лёгкие?

Голубая майка, подумал Валера, она ходила в голубой майке. Он так и не научился обращать внимание на женскую одежду и конкретизировать её.

«Ходила». То есть?..

– Что, Арина, что? – смотреть на Витю было страшно. Хотя внешне ничего не менялось. Он по-прежнему излучал надёжность. Только кому и зачем?

Арина поманила к себе Мартына и Стасика. Поскольку она и так говорила тихо и еле-еле, а сейчас ещё и нарочно понижала звук, Валера ничего не понял. Мартын и Стасик в ужасе расширили глаза, но Арина категорично сказала «Да, я так хочу». И они вынужденно согласились. Она даже шептала властно.

– Я в подвал, – заявила всем Арина. – Надо поработать. Из здания до отдельного распоряжения никому не выходить, дверей не открывать. Договорились?

Конечно, все с ней договорились.

Витя поднял её и понёс к выходу из залитых кровью апартаментов. Арина закрыла глаза.

Валера схватился за дежурный медицинский чемодан и потому тоже отправился с ними.

А так больше никого не взяли.

В подвале Мартын метнулся к полусобранному аппарату. Он всё время в таком виде стоял – был чем-то типа пишущего плеера. Валере не так давно объяснили.

Арина уселась. Вернее, её усадили. Самой у неё двигаться не получалось. И больно ей было наверняка, но она терпела. Или не больно – бесчувственная она такая?

Мартын принялся пристёгивать к Арине свои приспособления.

– Что это? – Валера не мог не спросить. Ну не мог.

Ответил Витя:

– Это она свою смерть записывать хочет.

– Смерть?

– Смерть. – Витя произнёс это слово излишне бесстрастно. И Валера видел, что он плачет. Вот тебе и брутальный мужчина.

– Она умирает?

Не верилось. Не верилось.

Валера оглядел присутствующих.

Медсестра сидела, вжавшись в кресло и закусив собственную коленку. Мартын был адски мрачен – и Валере было слышно, как он скрипел зубами. Мороз пробирал. Вид Стасика, примёрзшего к компьютеру и глядящего на Мартына в ожидании команды, был ужасен. Умирать тут все, кажется, собрались.

– Ну зачем, Арина? – Витя сел на корточки, его лицо оказалось рядом с Арининым. Он умолял: – Сейчас десяток врачей примчится, всё хорошо, ну не придумывай ты!

Валера шагнул поближе. Она думает о своём глупом бизнесе, что ли? И не боится, она опять не боится? Это психическое отклонение у неё? Ведь абсурд же! Абсурд. Неужели найдётся клиент, который захочет ощутить её смерть? Или она назовёт этот аттракцион «Чайка», или «Бесприданница», «Мой ласковый и нежный зверь» – театралки оживятся? Где там женщин убивают из охотничьего оружия?.. На фиг – облезнут театралки! Своими средствами пусть достигают этого ощущения...

А что ж она – за детей своих не переживает, не думает про Рындина, про родителей?.. У Валеры мелькнула мысль: а он хотел бы, чтобы о нём переживали перед смертью?

– Пусть останется. Для науки, – говорила Арина шёпотом. – Вдруг я клинически умру, но помощь правда подоспеет – и меня спасут. Я выживу. Здорово же будет! И это тоже запишется – как выживаю. Интересная штука. Бодрящая, честное слово! Когда умираешь – ещё больше жить хочется! Вы пишите, в общем, – а я здесь, в аппарате, буду врача ждать. Честно, Витя. Не волнуйся за меня. А вы давайте – разговаривайте со мной, я всё чувствую...

Её логика так и не постигалась Валериным сознанием.

Мартын щёлкнул кнопками и нажал на педаль. На красную. Она была белая, но перекрасилась. Рану не удавалось заткнуть, кровь натекла из-под неплотно пригнанной дверцы.

Витя что-то говорил, не отрываясь глядя на Арину.

Он её любил. В смысле, любит.

У Валеры такого опыта не было. Чтобы вот так мощно. Чёрт, и чем он не вышел, чтобы совпало? Чтобы и он её, и она его?

Да и надо ли оно? Чтобы такая любовь – и такой финал?..

Да, у Арины Балованцевой был он, Витя, – фактический муж, два сына, много братьев и сестёр, много родителей, четыре дедушки и четыре бабушки. Все они были живы, а Арина умирала.

И это было как-то неправильно.

Ни в чью смерть поверить вообще невозможно. Но в Аринину не верилось особенно...

На Валеру не обращали внимания. Вот он и шлёпнулся на колени возле бесполезного медицинского чемоданчика. Сжал руки, точно кающаяся Магдалина, – представил себя со стороны, тут же прогнал эту картинку из своего воображения. Собрался с мыслями. В голове крутилась песня про рабочий ты сам – вот задрала-то! Могла бы играть мелодия из Арининой музыкальной шкатулки – это было бы всё-таки романтично-символично. Но нет, нет. Фиг тебе, а не романтизм... Постарался прогнать дурацкий марш. Получилось, кажется... Попытался попросить – бога, наверное. Неизвестно, проходил ли до бога отсюда сигнал – или его сеть не покрывала мрачного подземелья Мартына. Валера всё равно просил.

Просил ту неведомую канцелярию. Которая исполняла желания.

Всех просил.

Ведь у дверей слышались многочисленные шаги, крики, писк электронных ключей. Операция по спасению не могла не начаться. Началась – бегут, бегут уже!

Она выживет.

Она обязательно выживет – иначе Валерина совесть выжжет в нём дырку. Где бы она ни находилась, эта совесть, она прожжёт его тело насквозь. Сначала это будет маленькая дырочка, размером с ту, которую пробила в Аринином теле пуля. Но она, как чёрная дыра, начнёт расти, поглотит Валеру целиком. И он исчезнет. Как и всё, попавшее в чёрную дыру. Будет называться Никто. Совсем как в той песне «Руки прачки» о жизни в Древней Греции.