Игорь Шестков - Приложение к собранию рассказов в двух томах. Том 3. Пациент 35

Госпожа Рисе пригласила гостей к столу… все были рады прекратить наконец неприятный разговор об этой «ужасной стране и ее несчастных детях» с таким «добрым народом», которой вечно живет «как бесправная скотина».

Похлебали красный борщ со сметаной, прожевали блины из гречневой крупы с тоненькими ломтиками соленой красной рыбы… съели пельмени… выпили по маленькой рюмочке водки…

На десерт подали крепкий «русский» чай (кипяток разливали из купленного во времена ГДР самовара) и крохотные медовые пряники.

После того, как покончили с пряниками, все разбились на группки по интересам, разошлись по углам огромной гостиной и горячо обсуждали что-то, жестикулируя и громко гогоча.

Я сделал глазами знак Лили, жадно расспрашивающей писательницу о ее будущей книге: Не пора ли нам домой?

Потому что давно потерял и энтузиазм и азарт спорщика и тяготился общими интеллигентскими разговорами. Не хотелось больше меряться фаллосами с мужчинами и блистать заемным остроумием перед женщинами…

Хотелось вздремнуть…

Лили бросила на меня рассерженный взгляд, что означало: И не надейся! В кои-то веки выбрались из дома…

Я смирился, сел в старинное кресло с подлокотниками, посмотрел на потолок, по которому бегала от своей тени большая муха и закрыл глаза.

Блаженство мое прервал господин Валентин, гипнотизер.

Он сказал: Я заметил, что вы морщились во время речи коллеги режиссера. Почему?

Пришлось внимательно посмотреть ему в лицо. Усталые умные глаза цвета капусты, римский нос. узкие немецкие губы, морщины, выдающие застарелого скептика и мизантропа. Породистый человек.

— Потому что…

Я чуть было не сорвался и не начал рассказывать о деятельности «коллеги режиссера» в далеких семидесятых…

— Потому что там, в путинском государстве все гораздо хуже и опаснее… и для населения России и для нас, тут. Надо не помогать злобным безумцам, а вооружаться… Перестать наконец быть экономическим гигантом и политическим карликом… Создать свое атомное оружие сдерживания, починить танки, вернуть першинги… Немецкая беззащитность — приглашение для путинской орды. Но вдолбить это в голову тут никому невозможно. Немцы думают, что они все понимают лучше всех. Даже Россию понимают лучше, чем русские эмигранты, прожившие там десятилетия, и следящие за каждым писком, доносящимся оттуда.

— Ха-ха-ха. Ну что же… я наверное не так самонадеян, как другие… не поленитесь, сформулируйте кратко… что вы думаете о вашей бывшей родине.

Орнамент морщин на лице гипнотизера отобразил максимальный градус приветливости. Но губы… губы выдавали его скепсис. Не было никакого интереса к России у этого всезнающего дьявола. И не могло быть.

— Охотно. Место бывшей партийной номенклатуры заняли путинские дружки и гэбисты, чиновники, олигархи… с несметными наворованными богатствами и неслыханной властью в руках. Народ, бывшие «совчелы». ныне называемый «ватой» — нисколько не изменился. Ну разве что — по сравнению с моим временем — наркоты и наркоманов стало в сотню раз больше, чем было при Брежневе, и больных спидом прибавилось на порядки. А так… все по-прежнему. Беззаконие, утеснение, воровство и агрессия сверху… а снизу — блаженная тишина, прерываемая только бульканьем водки, икотой и урчанием голодного брюха да уханьем и стонами драки. Потихоньку начались войны. Попробовали в Грузии, сошло с рук. Откусили у нее территории. Продолжили с Украиной. Империя не может существовать без войн, на которые можно все списать. Им всегда нужно кого-то убивать, понимаете?

Я спрашивал его, хотя знал, что его не интересует то, что я говорю. Говорил и думал: Что ему от меня надо?

— Убивать и грабить… Недалек тот день, когда Россия атакует балтийские страны, Польшу, Румынию… а потом они попрутся и сюда. Если они так жестоки по отношению к своим бездомным, то какими они будут тут? Я все это часто пытался втолковать моим новым согражданам, но мне не верят… только смотрят на меня примерно также как вы сейчас на меня смотрите. Как на очернителя России и фальшивого пророка. Или на идиота…

— Это потому, что… если вы правы, то надо… радикально менять жизнь… и общественную и частную… заново создавать армию, шерстить тайные службы… и продавать акции, пока все не рухнуло. А акции — единственная сейчас возможность получать хоть какие-то деньги, не работая… Никто не хочет отказываться от дивидендов. Гораздо легче считать идиотом вас, чем себя.

— Понятно. Кстати, а вы действительно гипнотизер?

— Да, только я психотерапевт, а не фокусник. Иногда помогаю полиции.

— Это вы к чему?

— К тому, что люди, как узнают, что я гипнотизер, тут же просят показать фокус с «парящей в воздухе женщиной» пли загипнотизировать всех так, чтобы начали раздеваться, трястись от холода или болтать вздор…

— А вы это можете?

— Хм…

— Ладно, ладно, не надо никого раздевать… Полиции помогаете? Помогите мне маленькую загадку решить.

Рассказал ему про сапоги с шпорами. Морщины показали понимание и сочувствие.

— С шпорами? Что-то я не помню сапог у входа в дом… Ну и что вы от меня хотите?

— Загипнотизируйте меня и помогите вспомнить, где я эти чертовы сапоги видел. Сможете? Это ведь легче, чем алкаша от водки отвадить или по фотографии определить, где убийца спрятался…

— Давайте попробуем. Только вы не должны внутренне мне противостоять… упираться… наоборот… расслабьтесь… позвольте себя усыпить… а там посмотрим.

Я шепнул несколько слов на ушко Лили (она посмотрела на меня, затем на господина Валентина своим особенным взглядом и скептически хмыкнула), затем взял под руку госпожу Рисе, отвел ее в сторону и попросил запереть меня и гипнотизера на полчаса в библиотеке. Объяснил, зачем. Она закивала.

— Только, чур, потом расскажете всем нам о результатах! Ужасно интересно.

— Конечно расскажу. Если будет что рассказывать.

— Если ничего не получится, то придумайте что-нибудь экстравагантное. Вы же писатель, это ваша работа. A-то у нас вечер какой-то кислый получился. Обещаете?

— Обещаю.

Дверь за нами закрылась. Замок щелкнул. Мы сели в кресла напротив друг друга. Гипнотизер попросил меня закрыть глаза и ровно и глубоко дышать. Взял своей правой рукой меня за запястье левой руки. Начал считать вслух.

— Один, два, три, четыре, пять…

Голос его звучал как-то странно. Он считал громко и очень медленно… слова произносил торжественно. Как военный диктор — обратный отсчет перед взрывом атомной бомбы…

На «девяти» меня потянуло в сон. А цифру «шестнадцать» я уже не слышал. То ли он действительно меня усыпил, то ли я сам заснул.

Проснулся я между тридцатью четырьмя и тридцатью пятью. Открыл глаза…