Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 1. Мосгаз
- Название:Собрание рассказов в двух томах. Том 1. Мосгаз
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литературный европеец
- Год:2016
- Город:Франкфурт-на-Майне
- ISBN:978-3-945617-34-2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 1. Мосгаз краткое содержание
Первый том назван “Мосгаз”, второй — “Под юбкой у фрейлины”. Сразу возникает вопрос — почему? Поверхностный ответ простой — в соответствующем томе содержится рассказ с таким названием. Но это — только в первом приближении. Надо ведь понять, что кроется за этими названиями: почему автор выбрал именно эти два, а не какие-либо другие из сорока пяти возможных.
Если единственным источником писателя является прошлое, то, как отмечает Игорь Шестков, его единственный адресат — будущее. В этой короткой фразе и выражено все огромное значение прозы Шесткова: чтобы ЭТО прошлое не повторялось и чтобы все-таки жить ПО-ДРУГОМУ, шагом, а не бегом: “останавливаясь и подолгу созерцая картинки и ландшафты, слушая музыку сфер и обходя многолюдные толпы и коллективные кормушки, пропуская орды бегущих вперед”.
Собрание рассказов в двух томах. Том 1. Мосгаз - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Насупился и замолчал.
Сальский вдруг заговорил.
— Я понимаю вас. Лучше, чем вы думаете, понимаю. Ваша жизнь мне ясна, как этот кленовый лист. Со всеми прожилочками. Ясны ваши желания и мечты. Знаю я, что ты хочешь, Миша Сироткин. Ты выше задницы не видишь ничего. Ты залупу мою сосать хочешь!
Он остановился, пристально посмотрел на меня и схватил руками за плечи. У меня от волнения чуть сердце не остановилось.
Сальский дрожал. Лицо его покраснело. Чувственные восточные губы сжались. Из черных глаз, казалось, вылетал огонь. Я с трудом выдавил из себя несколько слов.
— Да хочу, если ты… этого хочешь… и… я… люблю тебя.
Дальше произошло вот что.
Сальский нежно поцеловал меня, потом отошел, неожиданно подпрыгнул и повис в воздухе. И долго висел…
А затем — растворился, исчез. Я стоял, выпучив глаза. Сердце билось так часто, что я боялся, что оно разорвется. Ничего, прошло. Жизнь все время нас от нас самих уносит. Спасает.
В автошколе остальные, обогнавшие нас ученики, уже сидели на местах и старый неопрятный учитель Александр Павлович Носиков объяснял, как работает двигатель внутреннего сгорания.
— Жиклеры нельзя прочищать проволокой, иглами и другими металлическими предметами, — предупреждал учитель. — Заостренной спичкой можно, а еще лучше — продувать…
Внезапно до меня дошло — Сальский тут. сидит за два человека от меня, даже в тетрадку что-то пишет. Как же он сюда попал? Неужели прилетел? Посмотрел на него. Он ответил вежливым спокойным взглядом.
— Сердце карбюратора трубка Вентури. — интимничал Носиков. — В центре трубки заслонка. А ты. Сиротин, почему не пишешь? Шибко ученый, да?
— Я — Сироткин, а не Сиротин.
— Не умничай! Сироткин… Заслонка регулирует подачу бензиново-воздушной смеси в камеру… В какую камеру. Сиротин?
— Сгорания, только я — Сироткин.
— Сирота ты казанская, Сиротин. Не лови ворон, а записывай. Мечтатели тут. понимаешь…
В следующий раз мне удалось поговорить с Арменом только через несколько лет. Оба мы были уже студентами. Я провалился на физфак, зато поступил в МАИ. Сальский учился, как и хотел, на мехмате МГУ. К тому времени я уже побывал в Пушкинском. И не раз. Полюбил и изучил старую голландскую и немецкую живопись. Прочитал и Сартра и Торо даже Марселя Пруста в переводе Любимова. Выходили тогда тома. Вначале было тяжело. Потом стало непонятно, как можно было жить без этих книг…
Встретились мы случайно. В метро. На Октябрьской радиальной. Внизу. Чуть лбами не столкнулись. Я по его глазам сразу понял, что он меня узнал. Что он не уйдет.
Попытался быть развязным.
— Ха, привет, Сальский.
— Привет.
— Ты что тут забыл?
— По делам, по делишкам. А ты?
— Я тоже… краски тут наверху покупал… в магазине для художников.
— Малюешь?
— Немножко. Пробую. Ты меня тогда с музеем пристыдил. Теперь часто там бываю. Ну и сам начал… потихоньку… рисовать. Даже поучился немного. У старых мастеров… На Масловке…
— Это в доме, где одни ателье? Знаем, знаем… Выставлять пытался?
— Где уж, я ведь не член Союза.
— В «павильоне пчеловодства» был?
— Это зачем?
— Выставка там была, нонконформисты свои работы показывали. Рабин, Целков…
— Даже не знал, что такое у нас возможно.
— У нас ой как многое возможно… Эх ты, сирота убогая!
— Ты опять за свое… слушай, а ты почему тогда убежал… или улетел… помнишь… по дороге… про трубку Вентури Носиков еще долдонил.
— Все я помню, у меня как у гэбистов, никто не забыт, ничто не забыто.
— Ну тогда… ответь… мои чувства прежними остались.
Как я это смог произнести — не знаю. Язык сам говорил.
Три толстяка пробежали где-то на периферии зрительного поля… красная трубка Вентури, похожая на граммофонную трубу, продудела мне прямо в ухо как живая труба в мультфильме какой-то отвратительный сигнал. Передо мной вспыхнули вдруг два глаза дьявола… я попытался закрыть глаза руками, пытался сказать что-то, но не мог. затем упал, провалился во тьму.
Когда пришел в себя, мы сидели на деревянной скамейке. Там же, в метро. Сальский поддерживал меня и несильно бил пальцами по щекам.
— Очнись, очнись скорее, Миша Сироткин. Твой час еще не пришел.
— А… что случилось?
— Ничего особенного, все хорошо, — сказал Сальский. — Все замечательно, только ты чуть под поезд не попал… Я тебя от края платформы оттащил.
— Спасибо.
— Потом ты все про каких-то трех толстяков бормотал. Это что за чепуха?
— Меня с отрочества фантазия мучает — три толстяка ко мне приходят.
— Да ты брат, с воображением. Я думал такое только автору может привидеться. Служебные демоны писателей любят. За твоим Олешей, думаю, целая свита носится. Но, чтобы на читателя перешли? Да еще на сироту… А как ты вообще живешь?
— Живу до сих пор вдвоем с матерью. Привести домой никого не могу. Вру матери про встречи с девушками. К Большому ехать боюсь…
— Понятно, понятно. Правильно делаешь, что к Большому не едешь. Там одни хмыри. Знаешь, мне одна идейка в голову пришла. Тут… завтра у одних знакомых вечер будет. Особенный. Там будут только такие как ты и я. Понимаешь? Хочешь со мной пойти?
— Да.
— Тогда вот что. Я тебе сейчас запишу на бумажке мой номер телефона. Позвони завтра вечером, в шесть. Договоримся.
Борис вручил мне записочку и ушел. Я посидел немного и тоже пошел. На пересадку.
Весь день делать ничего не мог, только думал, думал и гадал. Волновался. Неужели эта, в уголовном кодексе не забытая сторона моей жизни, имеет право на существование? И как просто он это сказал — такие как ты и я. Это же посвящение в рыцари.
Ночью почти не спал. Три толстяка все время рядом были. Смеялись и рожи мне строили.
На следующий день в шесть звоню Армену.
— Выходи из дома в полночь. Иди к Спортивной. Оттуда на Кировскую. Я тебя у памятника буду ждать.
Матери я сказал, что с девушкой на свидание иду. Покачала головой.
— В полночь?
И замолчала. Мать меня не понимает, но жалеет. Нет у меня сил все ей рассказывать, объяснять. Выяснять отношения… Сунула мне в карман трешку. Добрая.
До Спортивной шел не торопясь, наслаждался. Московская бурая ночь, прохожих не видно. Пространство гудит. Разговаривал со знакомыми с детства домами. Просил их меня поддержать. Говорил и с Метромостом. Его огромная асфальтовая спина всегда влекла меня своей укатанной протяженностью, скоростным захватом. Это не мост, а Моби Дик.
На освещенный шпиль университета посмотрел косо. Не взяли и опозорили. Ладно, вперед…
На Кировской у бюста никого не было. Постоял, подумал. Вдруг кто-то черными перчатками закрыл мне глаза. Шутка эта мне всегда не нравилась. Не потому что угадывать надо, а потому что в Москве можно и ножик в почки получить — просто так. без повода.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: