Евгений Алёхин - Рутина

– Благодать здесь! Давай сюда! – заорал я Марату.

Искупаться не получилось – слишком неудобные камни и непредсказуемые волны, а то я полез бы, несмотря на холодную еще погоду. Когда мы шли обратно, ужинать, я, дрожа, спросил:

– Отец, как думаешь, я же два часа потратил впустую? Да?

– Ну и что?

– Может, стоит сказать Жене, чтобы вычел это из моей зарплаты?

– Ты че, сынок?! Да Женя тебе жопу скоро лизать будет. Ты один работаешь лучше, чем два узбека, вместе взятые. Не бери в голову. Приноровишься, это же только первый день.

Отработав три дня и получив свои три косаря, я не выдержал: в выходные поехал мириться с Сигитой на ночном сидячем поезде. В субботу я успел даже сходить на занятие по мастерству, потом мы пошли погулять в павильоны на «ВДНХ». Там в одном из модных, как я их тогда оценивал, магазинов я купил ей кроссовочки. Она сразу их надела, а старую обувь убрала в рюкзак. Я не мог налюбоваться ею: странным азиатским разрезом глаз, длинной темной косой, красивым легким пальто и этой новой обувью. Сигита сказала, что будет часто ездить ко мне в Петербург, что это отличный город и что если я решу там остаться, то она будет готова перевестись на заочное и переехать ко мне. Я понимал, что она просто соскучилась и боялась потерять меня, поэтому сейчас говорит то, что я хочу услышать (бабы умеют читать мои мысли, тем более Сигита), но мне хотелось верить ей.

– Да, – отвечал я. – Петербург, пожалуй, лучший город. Думаю, что просто брошу учебу и найду там жилье.

Настал вечер воскресенья, и за пару часов до поезда к нам пришло чувство острой влюбленности и даже страсти. Мы обнимались, слегка пьяные, складывали друг на друга ноги и руки, прижимались туловищами. Потом я поехал на вокзал. Я не жалел, что пришлось провести две ночи в поезде – у меня появлялись наброски к текстам новых песен и приятные мысли. Почему-то в сидячем положении я довольно неплохо засыпал, так что мне это нравилось. Ездить сидя.

Вторая неделя была как сон, в котором я увидел идеальный сценарий для своей жизни. Во время работы мы с Маратом все время говорили о книгах, прочитанных и тех, которые сами когда-нибудь напишем.

В один вечер Марат объяснял мне свой взгляд на Достоевского, которого я не очень понимал. Ты должен, говорил Марат, читать его дальше, не ограничиваясь книгами «Записки из подполья», «Преступление и наказание» и «Идиот» – иначе не считаешь код. Только распутав его, ты получишь доступ к настоящей силе, которую унаследовали западные писатели двадцатого века, вплоть до Стивена Кинга, и почему-то просрали мы, русские. Нужно прочитать все пять главных книг Достоевского, а потом уже переходить к авторам посовременнее.

За следующим обедом я рассказывал о Тургеневе. Я говорил, что сам он был трус и подлец, писал серо и подчеркнуто современно, но, возможно, это в конце пути и привело его к великим стихотворениям в прозе. Он глушил свой талант подлостью, мелочностью, хитростью, осторожностью, так и дожил до старости, где увидел кровавый закат. Он всю жизнь занимался литературой, работал с такой сильной магической материей – со словом. Поэтому, как бы ты ни осторожничал, в конце концов столкнешься с самим собой, с фундаментальной пустотой. Тогда ты либо выстрелишь себе в голову, либо сочинишь что-то великое, без усилий, без привязки к структуре или эпохе.

Переходили к двадцатому веку, где были любимые имена от Кафки до Буковски, и мусолили их, как две бабушки у подъезда мусолят любимые сплетни. Женя поглядывал на нас, завидовал нашей радости и, если мы слишком увлекались, делал так, чтобы мы с Маратом работали в разных точках участка. Я привез Марату «Элементарные частицы» Уэльбека – книга была моим самым сильным литературным впечатлением года (я еще не добрался до «Расширения пространства борьбы» и «Возможности острова»). Марат еще не дочитал книгу, но уже горячо соглашался, что Уэльбек – один из мощнейших современных писателей, хотя сначала был настроен скептически. Потом мы прочтем и будем перечитывать все выходившие на русском языке его книги.

Женя каждый вечер выпивал несколько банок пива под какой-нибудь фильм на DVD или под интернет, который он подключал через внешний модем «йота». Мне он тоже взял четыре штуки, по одной на каждый вечер, не считая пятницы, потому что в пятницу мы уезжали в город. Но я выпил все четыре сразу. Так я освободил себе оставшиеся вечера, чтобы обдумать творческие планы.

Марат читал, Женя смотрел фильмы, а я сидел на кухне с листком бумаги, играясь в волшебство. Мне показалось, что момент жизни сейчас настолько счастливый, что можно попробовать написать программу на ближайшее будущее, что-то вроде молитвы к самому себе, но не выпрашивая благ, просто планируя работу, и все исполнится. Запустить машину времени и дать аванс себе из будущего. Я, пытаясь вложить всю уверенность, на которую только был способен, написал на клочке бумаги:

Ко дню своего рождения я

– доделаю второй альбом «ночных грузчиков»

– допишу свой первый роман.

Марат пошел курить, и я на крыльце стрельнул у него сигарету. Он дал мне прикурить, но я остановил его руку.

– Дай зажигалку, – сказал я.

Он протянул мне зажигалку, и я достал из кармана и сжег волшебный листок над пепельницей.

– Ты чего, сынок, колдуешь?

– Да, написал стих, который надо сжечь, потому что он только для меня.

– Ага, понятно все с тобой.

Я затянулся и спросил:

– Какой роман ты точно напишешь? Вот прямо знаешь, что он у тебя будет, несмотря на то, что девяносто девять процентов идей уплывают от нас в никуда?

Марат на несколько секунд задумался и ответил:

– Точно. Понял, что это будет за роман. Он будет называться «Трудовая книжка»…

– Типа как «Фактотум» или «Собачья жизнь в Париже и Лондоне»? – перебил я его.

Я уже доставал из кармана плеер, чтобы найти одну свою песню.

– Ну да, типа «Фактотума», только в наших реалиях.

– Приколи, отец. У меня была такая же идея – начать с самой первой своей работы и просто сделать толстую книгу, которая будет вмещать лет двадцать моей жизни, но вырезать все, что не касается работы. Но это надо сперва дожить. И потрудиться еще придется.

– Че ты ищешь?

Я нашел песню номер один на первом нашем с Михаилом Енотовым альбоме. Она называлась так же – «трудовая книжка».

– Вот, – ответил я. – У меня даже есть песня про самую первую свою работу. Мне еще пятнадцать было, в школе учился. Об этом написал песню. Угадай, как она называется?

Марат прочитал название трека и уставился на меня, как на привидение.

– Обалдеть, сынок. Шустрый какой. Я сразу понял, что на тебя можно большую часть работы свалить, – Марат засмеялся. – Как только ты лопату схватил и начал тут бегать как ужаленный и тележки с землей катать. Мне можно не писать, выходит.