Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

Я заполняю тишину:

– Итак, Франция. Я там была. Ну, в Париже. И Тулузе. И… и в Б… Бол…

Не помню, как там правильно.

– Болонье, – заканчивает Анри низким голосом.

Я краснею. Он сжимает руками мои ноги.

– Когда говоришь по-французски, расслабь губы и произноси все медленнее.

Я киваю. Повторяю название города, но снова путаюсь в длинных французских словах.

– Значит, ты много где была. В моей стране.

Киваю снова. У родителей есть квартирка в Девятнадцатом районе недалеко от базилики Сакре-Кер, и мы ездим туда летом, чтобы мама могла порисовать этюды. Но Анри я этого не сообщаю.

– Я родился в Шарантон-ле-Поне, это недалеко от Парижа. Мы с маман переехали в город, когда мне было восемь.

– Тогда ты и начал танцевать?

– Уи … то есть да, – путается Анри. – Мне было почти десять.

– Десять, – повторяю я, не пытаясь скрыть удивления. Большинство начинают танцевать в пять. Или даже раньше.

– Я быстро учусь. Балет стал моей страстью. Хотя их у меня много. Ты из Нью-Йорка?

– Я? О нет. Из Калифорнии.

– Там никогда не был. Только видел по телевизору. Пляжи, солнце, серфинг, маленькие собачки в сумках, автомобильные погони. И улыбки.

Я игриво ударяю его по ноге:

– Эй, в Калифорнии есть много чего еще.

Он гладит меня по руке, и я отдергиваю ее. И тут же задаю вопрос:

– Скучаешь по дому? Тут тебе нравится?

– А тебе?

– Думаю, да. Начинает нравиться, по крайней мере.

– Будь осторожнее, – предупреждает он. – Кэсси не была.

Анри дотрагивается до моей руки. В животе тянет, и я думаю, привыкну ли к такому количеству парней вокруг. Алек. Теперь вот Анри.

– Что с ней случилось?

Он морщится. Я хочу знать, но не напираю. Знаю, как бывает неприятно, когда спрашивают о том, о чем даже вспоминать не хочется.

– Просто будь осторожна. Особенно после этой штуки с зеркалом.

Он качает головой и бормочет что-то по-французски. Наверное, проклятия.

– Девочки сказали, что это, скорее всего, Бетт. – Я не уверена, что должна вот так открыто ее обвинять.

– Следи за ней. – Анри касается пальцами моей щеки, и похоже, даже не осознает этого. Я стараюсь не шевелиться. – Не хочу, чтобы ты пострадала.

Лампочки над нашими головами притухают, грозясь вот-вот погаснуть. Игра света превращает его лицо в маску. Теперь он кажется совершенно другим человеком. Брови – гуще, глаз почти не видно, рот изогнут.

Думаю, нам не стоит оставаться здесь, одним и в темноте. Последние ноты «Щелкунчика» изливаются из телефона, и остаемся только я, Анри и тишина. Он снова наклоняется ко мне – свет гаснет – и целует в щеку.

Уже поздно – почти девять, комендантский час, – но я все равно направляюсь в студию на первом этаже. Иду так, чтобы меня увидело как можно больше народа, миную нескольких открытых дверей и даже еду в лифте мимо студенческой комнаты отдыха. Хочу, чтобы они видели меня такой, какая я есть: трудолюбивой, целеустремленной и не сломленной, – в самом деле, какая нелепость – Джиджи Стюарт в роли феи Драже. Да и получила она ее наверняка только потому, что позволила мистеру К. прикасаться к себе чуть дольше, чем нужно. Или провести губами по его шее – вроде как случайно. А то и что-то похуже. Девочки и раньше бросались на мистера К. ради роли. И он действительно иногда принимал их подачки.

Я узнала это из разговоров с Адель. Она случайно об этом упомянула – уж очень много было у них поздних репетиций. Когда работаешь над чем-то с такой отдачей, легко подхватить искру. А если закружилась голова, легче переступить границу.

Но мистер К. никогда ко мне не приставал.

Я знаю историю этого места вдоль и поперек, и когда темная лошадка получает роль, тому должна быть веская причина. Эта мысль меня успокаивает.

На мне новый леотард, голова гордо поднята. Я – идеальная балерина. Даже одна в комнате с запертыми дверьми, наедине с музыкой и зеркалами. Я – та, кем меня хотят видеть мистер К., и моя мать, и Адель, и вся школа.

Я идеальна.

Спускаюсь на главный этаж, прохожу через холл, в котором убрались для приема родителей крысят. Сворачиваю, чтобы пройти мимо темного офиса мистера К. И вывешенного рядом списка ролей. Заглядываю в каждую студию, чтобы знать, кто танцует, а кто филонит или считает, что домашка по английскому или новый бойфренд важнее.

В одной из студий – Элеанор, но она мало занимается и больше разглядывает себя в зеркале. Раньше мы всегда репетировали вместе, заставляли друг друга выкладываться на полную, обменивались комплиментами. Но как-то раз она сказала, что я слишком серьезно ко всему отношусь и ей это не нравится. В ее словах есть доля правды. Сейчас она действительно выглядит счастливее, когда чуть отходит от зеркала, чтобы полюбоваться собой. Такое я бы не отняла ни у кого, особенно у Элеанор.

Сталкиваюсь с Лиз. Она выжата – наверняка была внизу, в комнате с гирями. Как будто ей это нужно. В последнее время взгляд у нее какой-то пустой, а руки и ноги такие тонкие, что аж страшно. Но мы здесь о таком не говорим.

– Пилатес? – спрашиваю.

– Эллиптический тренажер, – выдыхает она, хватая ртом воздух, и стирает пот с лица. Выглядит отталкивающе.

Лиз продолжает:

– Сожгла шестьсот калорий.

Я хмурюсь. Ей не нужно столько заниматься. За последний год она уменьшилась с респектабельного второго размера до не пойми какого. Минус второго, наверное, если бы такой существовал. Как она вообще себе одежду находит?

– Господи, Бетт, хватит пялиться. – Лиз вытирает последние капли пота и распускает волосы. – Я все хотела спросить… Каково это, практиковаться с Анри?

В ее голосе странная нотка, как будто она на что-то намекает, и мне это не нравится. У нас с Алеком были свои взлеты и падения, но сейчас у нас все очень даже в порядке.

– Ну да, он ничего. – Я уже развернулась, добавляю в тон льда. – Но у меня парень есть.

– А-га, – выдыхает Лиз, затягивая длинные темные волосы в высокий хвост.

Я продолжаю пялиться на ее ноги и не знаю, стоит ли мне волноваться или завидовать. Лиз заглядывает в одну из студий, там мальчики тренируют прыжки. Наверняка ищет Анри.

Сейчас у нас с Лиз нормальные отношения, но когда-то мы соревновались во всем – включая внимание Алека. Но он почти сразу сделал свой выбор, и после нескольких неловких попыток Лиз поняла, что этого ей не изменить. Выглядела она жалко. А потом мы осознали, что сильнее по одну сторону баррикад, а не по разные. Да и смысла в дружбе было больше.

Лиз направляется в сторону душевой, а я – в студию «С», и мне вдруг вспоминается небольшая ремарка, которую недавно сделала Элеанор: что Джиджи тренируется в старой студии в подвале. Информация получена, время ее проверить. Хочу показать ей, что она и шагу в этой школе не сделает без моего ведома. Я вообще мало что упускаю. И Джиджи скоро в этом убедится.