Барбара О'Нил - Когда мы верили в русалок [litres]

Многие из предметов мебели и убранства – вещи посредственные. Есть целый ряд копий и подделок, что довольно странно, учитывая проработанность каждой детали интерьера. Беру в руку одну зеленую чашу с индейскими мотивами. На вид это подлинная руквудская керамика. Разглядывая ее, я думаю, что, возможно, Вероника не сама занималась обустройством дома. Она была востребованной актрисой, много снималась, и хотя, влюбившись в Джорджа, стала чаще бывать в Новой Зеландии, свободным временем особо не располагала.

А может, у нее и вкуса не было? От стыда у меня запылали уши. Кто я такая, чтобы судить? У меня нет специального образования – я самоучка. Может, и она тоже. Может, у нее просто не нашлось времени на то, чтобы все одобрить.

Теперь меня раздирает любопытство. Я хочу знать о ней больше, хочу понять, что с ней случилось и почему. Нужно будет покопаться, поискать о ней дополнительный материал. Пока мне известно только то, что лежит на поверхности: несчастный роман, дом, убийство. Но что за женщина была Вероника Паркер? Откуда она родом? Как она стала знаменитостью?

А ее возлюбленный, Джордж?

Я должна выяснить все, что можно. О чем мечтала Вероника, к чему стремилась? Мне кажется, это крайне важно. Сапфировый Дом был ее надежным пристанищем, воплощал ее грезы о роскоши, а теперь он принадлежит мне. На меня возложена священная обязанность почтить память Вероники. Если пойму ее, мне будет легче вернуть дому то великолепие, какого он заслуживает.

На сегодня мой визит сюда почти окончен, но я еще успею осмотреть хотя бы кабинет – богато убранную комнату с длинными окнами, из которых открывается вид на изгиб гавани. Вдалеке, вздымаясь из воды, перекатываются синие холмы, по вершинам которых скользят облака. Саймону было бы удобно работать здесь – если бы не шум. В принципе, он непритязателен, но, когда занимается счетами, клиентской базой и всем прочим, что связано с его бизнесом, он любит – ему это необходимо, – чтобы его окружала полная тишина. Он предпочтет устроить себе кабинет на верхнем этаже, подальше от суеты. Может быть, в тех комнатах, в которых жила сестра Вероники.

Значит, этот кабинет будет мой. Я делаю глубокий вдох и протяжно выдыхаю, впитывая атмосферу. Письменный стол из древесины вишневого дерева, книжные полки, стеклянные светильники с плавными геометрическими узорами. Мне не нравится, что стол стоит посреди комнаты, но это легко изменить.

Памятуя о том, что моя задача – побольше узнать о Веронике, я один за другим выдвигаю из стола ящики. Они все пусты. Причем не то чтобы их освободили – на вид они нетронутые, будто в них никогда ничего не лежало. У меня сжимается сердце. Это значит, что и наполнением библиотеки, возможно, занимался декоратор. Книжные полки полностью занимают одну стену, и на некоторых книги подобраны, как на заказ, – все в кожаных переплетах, сплошь классика.

Другие полки не столь безлики. Олдос Хаксли, Перл Бак, горячо любимая Кэтрин Мэнсфилд – гордость Новой Зеландии. Сборники поэзии, издания по культуре и истории маори, масса других книг с интригующими заглавиями, с которыми мне было бы интересно ознакомиться. Я трогаю каждую, запоминая названия.

В конце третьей полки – собрание книг с яркими, зачастую потрепанными корешками. Я вытаскиваю одну. На обложке – русалка с волосами, благочинно перекинутыми через плечо. Я поспешно ставлю книгу на место. Следующая тоже про русалок, и я опять запихиваю ее назад, но недостаточно быстро.

Мне было восемь лет, Кит – шесть, и мы хотели на Хэллоуин быть русалками. Только русалками и больше никем. Хоть мама сто раз нам говорила, что с хвостами мы не сможем ходить по Санта-Крузу, выпрашивая угощение. Она нашла юбки из бирюзовой тафты, раскрасила нам лица и – в довершение – аккуратно нарисовала русалочью чешую на наших руках и ногах.

Спустя годы мы с Кит сидели бок о бок в салоне тату, подставляя свои левые руки художникам, которые старательно наносили на их внутренней стороне русалочьи чешуйки.

Я вытягиваю руку, пальцами провожу по татуировке. Она и теперь еще, по прошествии стольких лет, яркая и красивая – свидетельство высокой квалификации мастера. На моей руке над чешуйками выколото «Старшая сестра», на ее – «Младшая сестра», хотя тогда по этому поводу мы громко смеялись, потому что Кит на голову выше меня: почти метр восемьдесят против моих ста шестидесяти сантиметров.

Нет. Боль, что я прячу глубоко в себе, начинает сочиться.

Нет, нет и еще раз нет.

За десять с лишним лет я научилась давить в себе воспоминания. До возвращения из школы сына и дочери переделываю миллион дел, и, в отличие от моей мамы, я люблю заниматься своими детьми. Как сегодня дела у Сары в школе? – беспокоюсь я. Собираясь уходить, замечаю ряд детективов Агаты Кристи и, широко улыбаясь, наугад хватаю один и уношу с собой. С Кристи никогда не ошибешься.

Сигналит таймер на моем телефоне, и я вздрагиваю. Уже три часа я брожу по своему прошлому. Я собираю свои вещи, проверяю, все ли замки заперты, всюду ли выключен свет.

Уже на выходе передумываю и зажигаю свет в кабинете – маяк в темноте. Признак того, что дом не заброшен. Всем известно, что Хелен умерла и в доме никто не живет. Меня это тревожит. Мы с Саймоном немало удивились, обнаружив, что в особняке не проведена сигнализация. На следующей неделе эту оплошность придется исправить.

Я выхожу на беспощадный послеполуденный зной. Палящее солнце обрушивает на мою голову всю мощь своих жгучих лучей, я глубоко вдыхаю пропитанный влагой воздух. Запирая за собой дверь, чувствую, как шея холодеет от страха.

Русалки и авторучки. В памяти всплывает еще одна картина из прошлого. Кит и Дилан сидят за изрубцованным крепким столом, что занимал один угол домашней кухни. Склонив головы над линованной бумагой, они выводят письменные буквы – g, p, q . Я пишу строчку Z , заглавную и маленькую, как знак Зорро.

По мне прокатывается рябь предостережения. Я поднимаю голову, бросаю взгляд вокруг, чувствуя, как мои призраки собираются и что-то шепчут, шепчут. Отец, мать, Дилан. Сестра.

Я думала, что сумею убежать от прошлого. Что привыкну жить в разлуке с ней. Не получается.

Катя вниз по холму, я пытаюсь представить, что произойдет, если правда откроется. Мысль о том, что́ я могу потерять, выбивает из меня дух. Чтобы не удариться в панику, я включаю радио и начинаю петь.

– Не теряй головы, – вслух говорю я себе.

Джози Бьянки умерла. И я не допущу, чтобы она воскресла.

Я отхожу от пепелища сгоревшего ночного клуба и оглядываюсь вокруг. Сразу видно, что место это популярное: магазинчики, торгующие футболками и сэндвичами, перемежаются ресторанами и отелями. Может быть, Джози была в одном из этих заведений. Может быть, кто-то ее вспомнит.