Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

Я прошептал Матильде на ухо:

— Перед нами — растянувшееся на всю длину ротонды — Дерево Жизни. Покоящееся на слоне и слонихе. Это так бы искусствоведы сказали — «покоящееся». На самом деле пресвитер Панталеон, который сделал эту мозаику, не владел мастерством художника, поэтому огромный ствол Дерева не покоится на этих смешных слонах, он ни на чем не покоится. Просто снизу Дерева Панталеон положил как будто вырезанные из бумаги неумелым ребенком силуэты двух слоников. Тоже можно сказать про все многочисленные фигуры на этой мозаике. Удивительно неловкие изображения. Но именно это и делает этот бестиарий интересным и оригинальным. Панталеон был взрослым ребенком, верил во всю средневековую чушь. И в кентавров, и в Вавилонскую башню, и в Ноя, и в Александра Македонского, посмотри, вот он, тут. Александр. В ужасно смешных штанах. И с крошечными ножками. Летит в небеса. Держит в руках куски мяса, а глупые грифоны, хотя и все понимают, несут его все выше и выше.

— А это что такое?

— Это, как ты видишь, чудовище с четырьмя львиными телами, у которых на всех только одна голова. Но зато голова эта человеческая и с усами. Нижний лев из этого квартета стоит на гадкой рептилии, которая глотает другую рептилию, еще гаже.

— Ну и что это все символизирует?

— Силу и правоту святой католической церкви. Так тут написано. Я показал Матильде информационный листок.

— Может, четыре льва — это четыре Евангелия?

— Вряд ли. Традиционно, лев атрибут одного Марка. Скорее неправильно понятый монахом Тетраморф из видения Иезекииля. Изначальная четверичная структура, основа бытия. Четыре стороны света, четыре времени года…

— Понимаю. Боже мой, а что это за стройка?

— Это Вавилонскую Башню строят доисторические рабочие.

— А кто это с лодки падает головой вниз?

— Невежа, это Иона.

— А почему у кентавров две или, смотри, три головы?

— Скажи спасибо, что не четыре. Должно быть, это символы политеизма.

— Принято. А это что за мужик с бородой, на коленях?

— Ной. Видишь, строители с пилой. А тут — животные.

— А где ковчег?

— А вот этот ковер с дыркой — и есть ковчег. А этой Ной с голубком.

— Чудеса. А тут, посмотри, кит, а на нем две голые фигурки. Мужчина и женщина. Кто это?

— Это ты и я. Хочешь обнять ногами кита?

— Нет, я лучше обниму ногами тебя.

Через час мы покинули собор и, не торопясь, пошли назад в отель. Опять шалили и валяли дурака. Матильда несколько раз украдкой поцеловала меня, а я очень деликатно потрогал ее грудь. Она не возражала.

Договорились встретиться вечером у меня в номере, как только Коки захрапит, распить бутылку Тормареско и посмотреть с балкона на Луну и мерцающее море.

По дороге зашли в игротеку, но Коки там не нашли. Спросили у нескольких пареньков и у хозяина заведения, не видели ли они шоколадного мальчика-блондина. Видели, но он давно ушел. Как давно? Не помнят.

Матильда занервничала.

Вошли в Мирамар, быстро поднялись на третий этаж.

Матильда юркнула в номер, а я остался в коридоре. Через полминугы Матильда вышла и прошептала:

— Его нет ни в номере, ни на балконе.

Я обнял ее и сказал:

— Не переживай, он наверное фисташковое мороженое лопает в соседней забегаловке.

Зашли в кафе напротив. Потом еще в одно. И еще. Матильда показывала посетителям фотографию Коки в своем портмоне. Никто его не видел.

Пошли по барам и ресторанам. Через полтора час выбились из сил, вернулись в отель, рассказали все администратору. Он посоветовал обратиться в полицию. Я спросил его, где в Отранто полиция.

— Да вы же вчера там сами были!

— Я был в Морском управлении.

— Полиция в том же здании, только вход с другой стороны. Если смотреть от замка, справа.

Побежали туда. По дороге молчали.

Вот и вывеска «Городская полиция Отранто».

Обратились к дежурной за барьером, Матильда показала ей фотографию Коки. Та почему-то презрительно и злорадно посмотрела на меня и направила нас… в комнату 39.

Меня как будто ударили тупым предметом по затылку. Страшно захотелось почирикать.

Пока мы шли по коридорам и поднималась по лестнице меня терзало дурное предчувствие. Я не хотел больше видеть синьора Фосколо.

Как только мы вошли в комнату, к нам подскочили солдаты.

Они связали нас и посадили на тяжелые, привинченные к полу стулья.

Встать мы не могли. Не могли позвать на помощь — в рот нам вставили кляп, а губы заклеили клейкой лентой. Мы могли только мычать.

Синьор Фосколо, на сей раз голый до пояса (на груди его синела татуировка — крылатый череп, ощеривший неправильные зубы), сидел за письменным столом и читал какую-то бумагу. Выдержав солидную паузу, он громко поприветствовал нас:

— Добро пожаловать в ад! Вы даже не представляете, как я рад вашему приходу. Очень, очень рад!

Бедный Коки тоже находился в комнате 39.

Он висел голый на той же веревке, что и я. В лицо ему светили те же две настольные лампы. Фосколо встал из-за стола, подошел к висящему и начал хлестать его пластиковым хлыстом.

Коки стонал и громко умолял пощадить его.

Порка продолжалась четверть часа. Кровь струилась по красивому телу мальчика. Фосколо громко рычал и трясся от возбуждения.

У Матильды лились из глаз слезы.

Я ужасно страдал из-за того, что ничем не мог помочь ей и несчастному ребенку.

Неожиданно все изменилось.

Я не поверил своим глазам.

Синьор Фосколо перестал пороть мальчика.

Солдаты осторожно опустили его на пол и развязали. Тот встал и, как ни в чем не бывало, вытер тело вначале влажным, а потом и сухим полотенцем и оделся в ту же одежду, в которой я видел его за завтраком. Похоже, он никак не пострадал от порки.

После этого маленький волчонок злобно посмотрел на меня и сел на стул рядом с письменным столом. Фосколо подошел к нему, погладил его по голове и сказал:

— Умница. Люблю тебя. Надеюсь, вишневый сок не вызовет аллергической сыпи на твоей нежной детской коже.

Коки ответил:

— И я люблю тебя, папа. Мне так приятно помогать тебе разоблачать врагов народа Италии.

И он опять злобно и многозначительно посмотрел на меня.

Похоже, вся эта сцена была гнусной инсценировкой.

Затем солдаты освободили от пут Матильду. Та встала и подбежала к Фосколо, обняла его и страстно поцеловала. Затем презрительно взглянула на меня и спросила, кривя губы:

— Ты что же, действительно поверил, что мне понравились твои нелепые шутки, поверил, что я с тобой лягу в постель, лягушатник?

— Милый, — обратилась она к чиновнику, — этот придурок решил, что мне с ним хорошо… Поцелуй меня покрепче, дорогой мой муж, я хочу, чтобы эта размазня, этот дутый князишка увидел, как меня любит настоящий мужчина. И ты, сынок, подойди к маме и тоже целуй меня.