Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

— Да-да. Проблема. Понимаете, эта машина создает вокрут себя что-то вроде защитного поля. Для таких как мы… непроницаемого. Для обычного земного человека она — смертный приговор. Перемелет тело и забросит муку к чертовой матери в другую галактику. Для нас — доступ к ней закрыт… а вот такое существо как вы… может пройти сквозь поле и не быть измельченным в труху и выброшенным на космическую свалку. Благо вы не из трухи состоите, как люди, а из другой… хм… субстанции.

— Ну и что же вы хотите? Чтобы я закончил странствия в Лимбусе и поднялся в реальный мир?

— Вы же так плакались… Хотели бы вероятно вернуть былую чувствительность… Монсеньор вернет вам ее, если вы…

— Ничего я не хочу. Хочу только, чтобы мне не мешали.

— Не мешали играть постыдную роль демиурга? Раскладывать пасьянс, а потом плакать сухими слезами? Поймите, эта машина может запросто уничтожить всю небесную иерархию. Сколько лет мы потратили на то, чтобы ее построить. Все пойдет прахом.

— Ну что же, тогда и я наконец обрету покой.

— Вас просто не будет. Не будет никого и ничего. Произойдет гравитационный коллапс и остановка времени… Открою вам маленький секрет. Вы прочли в папке, что машина исчезла в январе 1956-го года. Институт расформирован, отчеты — уничтожены. Конец всему делу венец. На самом же деле произошло нечто иное. Радикально иное. Тогда исчезла не машина, а мир. Да, весь реальный мир. Он переместился в Шеол… последствия вам известны, если вы конечно хотя бы новости по телевизору смотрите. Если самому монсеньору тошно…

— Что я должен сделать?

— Отправляйтесь сейчас же туда, на фабрику, в год 1945-й. И уничтожьте проклятую машину.

— Как?

— Позвольте ей себя телепортировать вместе вот с этим.

И маркиз подал мне тяжелый золотой диск размером с блюдце. На одной стороне диска была выгравирована звезда Давида, на другой — лилия.

— Вы уцелеете, машина разорвет в клочки только вашу человеческую оболочку, которую мы вам выдадим на прокат. Вам будет очень больно, но благодарность Монсеньора стоит того, чтобы немножко потерпеть. Субстанция, из которой вы состоите, не пострадает.

— А что потом? Возвращение в Лимбус и вечные скитания?

— Хотите поторговаться? С монсеньором?

— Нет, нет, что вы!

— Что будет дальше… и будет ли вообще что-нибудь дальше, будет зависеть от вас.

— Когда отправляемся?

— Зачем тянуть… Сейчас мы вас переоденем.

Маркиз усмехнулся.

— Вот зеркало, посмотрите на себя.

Подал мне большое овальное зеркало в бронзовой оправе.

В одно мгновение он превратил меня в белобрысого, глуповатого солдата Красной армии. В пилотке, лихо сдвинутой на затылок, жеваной гимнастерке, заштопанных штанах с галифе и стоптанных сапогах. Да еще и с пистолетом-пулеметом Шпагина в руках.

— Мне что, воевать там придется?

— Что вы, мы же не садисты! Для достоверности! Шутка, шутка, милый господин Сомна, автомат исчезнет, как только вы начнете подниматься на лестнице в здании бывшей бумажной фабрики. Лично прослежу. Не забудьте золотой диск, ваше главное оружие, папку оставьте тут… и ничего не бойтесь!

Я положил диск в карман, а папку — на сидение.

Маркиз щелкнул пальцами, и вот… я еду уже не в автомобиле, а на лязгающем и ревущем танке Т-34… Сижу рядом с дулом. И не один, а еще с несколькими ухмыляющимися солдатами.

— Иванов, Петров, Сидоров, живо, ноги в руки, проверьте фабрику. Нет ли там фрицев. Может какой гаденыш засел на верхнем этаже с фаустпатроном. Держитесь вместе, но в кучу не собирайтесь! Выполнять! Через двадцать минут доложить. Живей! О бабах размечтались? Войне конец, но дело делать надо.

Командир взвода был уверен, что никаких «фрицев» на фабрике нет, но имел приказ прочесать территорию вокруг замка, внутри которого уже бегали и тащили все что могли несколько десятков воинов-освободителей.

Двое солдат неохотно слезли с танка и, незлобно матерясь, пошли к входу на фабрику. Я пошел с ними.

Мы быстро убедились в том, что фабрика — заброшена. Цеха ее были пусты. Взять тут было нечего. Вероятность подцепить симпатичную немочку была нулевой. Тащиться наверх пришлось мне одному, двое других влезли на какую-то тачку, сели и закурили махорку.

На лестнице — почему-то разволновался, как школьник на экзамене. И струсил. Руки вспотели. И одновременно — ощутил эйфорию.

Давно со мной не было ничего подобного. Я живу!

Оружие мое, как маркиз и обещал, исчезло… превратилось в фиолетовый дымок.

Вот и третий этаж. Достал из кармана диск с звездой Давида… сделал несколько шагов. Залитый солнечным светом зал… казалось, уходил перспективой в бесконечность. Как это бывает в игре с зеркалами.

Надо было сделать еще несколько шагов… не решился.

Волнение мое усилилось. Усилился и страх. От эйфории не осталось и следа.

Пространство внутри зала трещало электрическими разрядами.

Сейчас появится эта адская машина и разнесет меня в клочки…

Но появилось нечто другое. Состоящий из огней святого Эльма шар размером с письменный стол медленно летел через зал, разбрасывая вокруг себя розовые и синие искры. Летел ко мне.

Я выставил перед собой золотой диск как щит и зажмурил глаза. Ожидал смертельного удара током. Пот катился с меня градом.

Услышал легкий хлопок… и как будто… смех.

Открыл глаза. Шар пропал.

Где-то вдруг заиграла скрипка. Неизвестную мне, печальную мелодию. Чайковский?

В зале появилась тонконогая балерина и начала танцевать. Семенила ножками, кружилась, прыгала…

Танцуя, потихоньку приблизилась ко мне. Когда я наконец смог рассмотреть ее лицо, кровь застыла у меня в жилах от ужаса. Лица у танцовщицы не было. Вместо него… провал в пустоту. Зияние.

Затем по залу беззвучно побежали сотни пестрых баб-матрешек…

За ними в погоню понеслись синие дьяволы.

Догоняли и рвали баб на части.

Затем вдруг и они и бабы застыли, как будто кто-то невидимый им это приказал. Или выключил электричество.

И вспыхнули как охотничьи спички…

Атака захлебнулась. Все солдаты моего взвода были убиты. Я присел на землю, чтобы перевести дух. В нескольких метрах от меня со страшным грохотом разорвалась граната. Ее осколки изрешетили мое тело…

Надо мной, на фоне свернувшегося в цинковый свиток неба, маячила рожа мордатого санитара.

Я услышал его грубый голос: «Сидоров, ты живой?»

Кто-то ответил за меня: «Где уж живой, смотри… все кишки вылетели из брюха…»

Прижал в отчаянии руки к груди…

Понял, что брежу. Заставил себя успокоиться и сосредоточиться.

Я все еще стоял в пустом зале на третьем этаже бывшей бумажной фабрики.

И тут я увидел перед собой эту машину. Дезинтегратор.