Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Резким движением рук он тронул ребро полки, намереваясь встать и уйти, в это время из угла донеслось негромко, но внятно:

— Сидите.

— Чо? — растерянно и в то же время со сдержанной враждебностью проговорил Иван.

— Вот, — она принялась рыться в своем кожаном бауле и извлекать из него и раскладывать у себя на коленях какие-то цветные сверточки, банки, хлеб.

— Кто вы? — давясь слюной, спросил он.

— Ешьте.

Женщина усмехнулась краем рта, большого и влажного, и, подавая Ивану еду, подвинулась лицом к свету. Она выглядела молодо, у нее было нерусское бронзовое лицо и нос с небольшой горбинкой. Иван мог бы поклясться, что никогда прежде ее не встречал, но отчего она оказалась такой подозрительно доброй к нему? Что ей понадобилось от Ивана? Ведь не будет же человек просто так, безо всякой корысти принимать участие в другом, совсем чужом ему человеке. Ведь он же не набивался ей в знакомые и не просил у нее никакой помощи.

Иван, как бы извиняясь за волчий аппетит, смущенно покачивал тяжелой головой. Но в коротком и остром его взгляде она явственно почувствовала крайнюю настороженность и опять разоружающе усмехнулась:

— Отвратительно с продуктами. Это мне привезли из деревни.

— В деревне тож не рай, — заметил он.

— Люди все едут.

— Значит, надо. Кто бы поехал без нужды…

Разговора не получалось. Они натянуто помолчали, с жадностью разглядывая друг друга. Женщина подала Ивану еще кусок сала, он принял его уже без стеснения, как должное. Она улыбчиво кивнула вдруг на спящего старика:

— Счастливый. Долго жить будет.

Иван понял ее намек, но не сказал ни слова. Тогда она сразу посерьезнела и с неожиданным участием спросила:

— Вы до Ачинска?

Соловьев промычал что-то неопределенное, чувствуя, как, вопреки здравому смыслу, проникается к ней доверием. Конечно же, она случайная попутчица — Иван мог сесть в любой вагон, — просто она жалеет его, ей хочется помочь ему. Бывает ведь так.

— Ах, вон оно что! Вам дальше, — раздумчиво продолжала она. — Если уж задержитесь в Ачинске, милости прошу, я смогу устроить вас на квартиру.

«В тюрьму», — мелькнуло в сознании Ивана, но он решительно отбросил эту мысль. Оголодал, выхудал, вот и определила, что больной, а кто из женщин не посочувствует захворавшему в пути человеку!

— Есть у меня знакомые. Пустят, — она подняла ресницы. — Впрочем, как хотите.

И все-таки Иван чувствовал себя тягостно и суетился, сам замечая это. Ощущение опасности не проходило. Однако, беда, подумал он, теперь всегда ходит с ним рядом, глядит на него из каждого угла, из каждой щели, к этому надо привыкать. «А может, сойти с поезда пораньше, на какой-нибудь маленькой станции?»

В Ачинск приехали воробьиным утром. Подсвеченная низким небом привокзальная площадь враз заполнилась разношерстными, говорливыми толпами. Мешочники, перегоняя друг друга, ударили в узкие улочки и рассыпались, как горох, по дворам, по крестьянским подводам, ожидавшим их у коновязей.

За чьей-то громоздкой, обтянутой овчиной спиной Иван выскользнул из вагона, стараясь не терять из виду знакомую. А ладная, осанистая фигура женщины уже маячила далеко в толпе. Женщина словно позабыла о нем: не оглянулась, не осмотрелась ни разу.

Самый короткий путь со станции в город лежал через островок сосняка, прошитый насквозь строчками извилистых тропинок. Женщина, помахивая баулом, уверенно вошла в лесок и сразу же потерялась за его красноствольем. Иван невольно заторопился, огибая лужи, и вскоре догнал ее. Услышав за спиною легкие, скользящие шаги, она выжидательно остановилась.

— Ах, это вы, — обрадовалась она. — Давайте знакомиться, — переведя дыхание, церемонно подала ему маленькую смуглую руку. — Сима.

— Иван.

— Вот и хорошо. А память у меня верная. Ведь мы с вами знаем друг друга. Да, уже больше года.

Он удивленно поглядел на нее:

— Смеетесь, милая дамочка.

— Не смеюсь, — с некоторой игривостью в голосе сказала она. — Это было еще при Колчаке. Он только что дорвался до власти. Вы где служили?

Знобкое чувство страха снова сжало его сердце. Это, в сущности, походило на допрос. Женщина оказалась в поезде не случайно, она ездит и выуживает таких, как Иван. Она что-то знает о нем, может, даже все, что было в его тюремном деле и даже чего не было там.

— Не бойтесь. И не зовите меня дамочкой. Я ваш искренний друг, слышите!

— Чудно, право… — Иван натянуто улыбнулся.

— Да вы вольны идти куда угодно. Как встретились, так и разойдемся.

— Я не боюсь! — решительно сказал он, продолжая путь.

— Тем более.

— Ну и чо?

— Вы служили в Красноярске, ведь так? — она быстро заглянула ему в глаза. — Не перечьте, я же сама видела.

— Чо видели?

Он остановился, а Сима по-дружески взяла его под руку и потянула вперед, на пригорок, где уже кончались сосны. Немного помолчав, она продолжила низким полушепотом:

— Давайте в таком случае зайдем с другого конца. Я ненавижу их, ненавижу, они меня осудили, и если бы не мой отец, принципиальный большевик, сестра тоже… За что осудили? Как белую шпионку. А и вины-то моей было — что жизни радовалась, с офицерами гуляла, вот и посадили в тюрьму.

— Я вас не знаю.

— Допустим. Но я знаю вас. Тогда в городе шли повальные аресты. На Благовещенской взяли сестру. Вы ж арестовали ее, вы!

— Не был я на Благовещенской, — холодно произнес он.

— В общем, поймите — мы союзники.

В кургузом тупичке за базаром, еще безлюдном в эту раннюю пору, они вошли во двор, потонувший в навозной жиже. Их приветливо встретил одноногий мужчина, провел в избу с низким потолком. В избе пахло луком и вареной картошкой.

— Отдыхайте. К вечеру что-нибудь принесу, — сказала Сима.

Едва за нею хлопнула дверь, Иван стащил с себя набрякшие влагой яловые сапоги и бросился на топчан.

Это случилось в феврале тысяча девятьсот двадцатого, два с небольшим месяца назад. На лесной заимке Теплая речка Иван жил с отцом, который у Мраморной горы выжигал известь. Места были диковатые, необыкновенно красивые и зимою, и летом, кругом лиственничные да еловые пади с богатой охотой на лосей и маралов да на всякую птицу, а руку протяни — тут тебе и рыбалка, в сумеречи речных ям неподвижно чернеют на дне тяжелые таймени, трепещут, рассыпая брызги на перекатах, быстрые хариусы и ленки.

Иван помогал отцу, тем и кормился, а мечтал о большем: хотел завести себе пару добрых рабочих коней и заняться прибыльным делом — возить грузы на золотые прииски по Черному и Белому Июсам.

Настя тоже не сидела на заимке сложа руки. Она была расторопная, на редкость трудолюбивая, безропотная, готовая к любым испытаниям, наполовину русская, наполовину хакаска. Еще при первом муже, погибшем в начале мировой войны, выучилась Настя редкому в селах ремеслу модистки и тем зарабатывала себе на жизнь, когда Иван служил в Енисейском казачьем полку в Красноярске.