Ян Росс - БАСАД

Однако на самом деле мне уже совсем не смешно. Шмуэль хочет во что бы то ни было сэкономить деньги, а МАксим — любой ценой свести со мной счеты. И страшно подумать, чем это закончится. Светлым проблеском на мрачном горизонте стало извещение от ректора, который рассмотрел кандидатуры от всех факультетов и выбрал меня единственным представителем Техниона на соискание стипендии Азриэли!

Это приятно льстило самолюбию, и после долгих недель ворчливого недовольства я удостоился поощрительного замечания от моего научного руководителя. Но прохождение отборочного тура на пути к возможной будущей номинации никак не предохраняет от облучения. Поэтому вернемся к основной канве и делам более насущным. Паника на тему электромагнитных волн началась у меня на фоне других страхов, связанных с антисанитарией в лаборатории и с токсичностью наночастиц.

Во-первых, мы часто работали с мясом — преимущественно индюшатиной, симулировавшей в экспериментах живую ткань. Индюшачьи грудки размораживались, бултыхались весь день в тазиках, где их облучали ультразвуком и теми же электромагнитными полями, вводили в них наночастицы и другие вещества, а вечером мы их вновь замораживали. Мясо, в целях экономии, менялось раз в две-три недели и к концу уже попахивало.

Во-вторых, в том же маленьком замкнутом пространстве работали с наночастицами, которые токсичны, являются канцерогенами и, возможно, вредны еще в чем-то, но этого никто не знает, так как они пока недостаточно изучены. При этом у нас не было ни вытяжных химических шкафов, ни защитных масок. Рабочие поверхности в конце дня протирались обычными влажными салфетками. Разговоры с профессором Басадом на эти темы не возымели действия: он либо повторял свою излюбленную поговорку о том, что если ради грантов придется танцевать на столах, то мы будем танцевать на столах, либо разводил руками и ссылался на Божью помощь.

Однако Божья помощь все не приходила. Антисанитария, токсичность и канцерогенность, а теперь еще и электромагнитное излучение — для меня это было уже слишком. Фобии множились, и это МАксимово «вытащить» и «жарить» стало последней каплей.

Паника бушевала по всем фронтам. Включая микроволновку, я и так каждый раз отбегал и прятался за стальной шкаф. В этом катастрофически негерметичном шкафу, кое-как прикрытые фольгой, хранились токсичные наночастицы. Но выбирать не приходилось — другого достаточно большого металлического предмета, за которым можно было бы укрыться от излучения, просто не было. После каждого посещения лаборатории я остервенело мыл руки. Кажется, за всю жизнь я не вымыл руки столько раз, сколько с начала аспирантуры. Кожа на пальцах и ладонях уже отслаивалась лохмотьями.

Идея разобрать микроволновку привела меня в ужас, но продолжать спор в присутствии МАксима не имело смысла. Он держался так, будто ему ничего не стоит перегрызть колючую проволоку, на руках вынести трактор из горящей избы или остановить комбайн на полном скаку. А тут какие-то крохотные наночастицы да микроволны… Колхозник и без того, если и удостаивал меня взглядом, то смотрел, точно солдат на вошь.

Я принялся ежедневно сверлить мозг Шмуэлю. Не стану расписывать, сколько нервов это нам обоим стоило. Но в итоге он сдался и, стеная о дороговизне, подмахнул бланк заказа на приобретение вполне приличного дозиметра.

Предварительно я начитался научных статей и страшилок об электромагнитных излучениях. Кстати, оказалось, что в России и Израиле одни из самых строгих стандартов дозволенной интенсивности электромагнитных полей. Хотя логично было бы предположить, что в Европе и Америке с этим будет жестче. Но нет, в наших краях эта озабоченность раздута свыше всякой меры. Действительно, нечисть заморская в воздухе летает, а ее не видно и не слышно. Чур нас, чур!

По прибытии дозиметра я с ходу принялся экспериментировать с ним в нашей каморке при лаборатории, и без тени сомнения установил, что там сущая электромагнитная катастрофа. Экраны, компьютеры, измерительные приборы — все излучало с чудовищной мощностью. Кроме прочего, в углу торчала микроволновка — не та, в которую я запихивал наночастицы, а для разогревания кошерной пищи профессора Басада.

Разделавшись с лабораторией, мы с дозиметром выплеснулись в коридор, где недавно сделали ремонт с современным дизайном в стиле «кишки наружу». Весь потолок усеивали косы разноцветных проводов питания и коммуникаций. Вместе с пестрыми трубами это смотрелось эффектно, но излучение зашкаливало невероятно. Двигаясь дальше, я заглянул к системщику, за спиной которого громоздились стеллажи серверов. Дозиметр зашелся в припадке, будто счетчик Гейгера вблизи ядерного реактора. Истошное пиканье слилось в протяжный истерический вой. Пояснений не требовалось, системщик выскочил из комнаты еще быстрее меня.

Дозиметр выглядел внушительно. С разлапистой антенной и со всем и каждому понятным пищанием, усиливающимся и учащающимся с возрастанием мощности поля. В сопровождении ошалевшего системщика и нескольких праздношатавшихся аспирантов я заявился в кухонный закуток, где тщедушный престарелый профессор разогревал в микроволновке диетический обед.

Его сдуло оттуда в мгновение ока. Больше он в тот день не показывался и, видать, так и сидел в кабинете голодный. Дальнейшее триумфальное шествие по зданию факультета сопровождалось всевозрастающей толпой любопытных и встревоженных.

Кошмар нагнетался. На свет выползали самые страшные фобии. Профессора, доценты, аспиранты и студенты всех мастей множили переполох, распуская преувеличенные необузданным воображением слухи и самозабвенно запугивая ими друг друга и самих себя. С утра до вечера они штурмовали нашу комнату, упрашивая проверить их кабинет, рабочее место, аудитории, и даже требовали одолжить дозиметр на вечер, чтобы стращать родных и близких у себя дома.

На кухню, где обитала ужасающая СВЧ-печка, почти никто заглядывать уже не отваживался. Во всех точках здания, где я побывал с моим чудо-аппаратом, диагноз оставался неизменен: интенсивность электромагнитного фона значительно превосходила все принятые стандарты — и наши, и русские, и американские.

Верещание прибора оказалось красноречивей любых слов. Действие его было гипнотическим. В конце концов повальность разведенной мной паники проняла даже профессора Басада и МАксима. Шмуэль забрал дозиметр домой на выходные и еще дня три не возвращал его. Уж не знаю, что и где он там измерял, и чем это кончилось.

Успешно поставив на уши весь факультет, я начал было подумывать, что бы такое учинить, чтобы убедить профессора Басада приобрести вытяжной химический шкаф и прекратить травить нас наночастицами. Но тут, в очередной раз копаясь в спецификациях моего ненаглядного дозиметра, я с ужасом обнаружил, что неправильно подсоединил резисторные насадки, меняющие диапазон чувствительности прибора.