Йозеф Кебза - Высота

— Я должна тебя разочаровать, — перебила она. — Но обещаю тебя понять. Прошу тебя сделать то же самое в отношении меня.

Радек остановился и прижал девушку к себе. Она подняла к нему лицо. И он особенно остро ощутил вдруг, что не может потерять Итку, ее красота и постоянная борьба за их любовь привлекают его точно так же, как и предстоящее задание. Он нежно поцеловал ее.

Кафе оказалось полупустым. Они устроились за столиком в глубокой нише и закурили. Первым нарушил молчание Радек. Он продолжил диалог, начатый по пути к кафе. Впрочем, диалог этот начался давно, Радек хорошо это знает, и вот теперь он близится к завершению.

— Приведи мне, Итка, свои аргументы. А потом я приведу тебе свои. Только поговорим спокойно, иначе мы ничего не решим.

Она пожала плечами:

— Мои аргументы ты знаешь. Может быть, это звучит странно, но я боюсь за тебя. Мне нужна уверенность. Я уже говорила тебе, что была бы самой счастливой, если бы ты не был военным.

— А кем же мне быть тогда? Альпинистом, что ли? — спросил Радек. — Только в чем была бы разница?

— Зачем такие крайности? Разве ты не можешь быть обычным человеком?

— Я и есть самый обычный человек, как и все другие.

— Это правда, — согласилась она. — Но то, что ты делаешь, нельзя назвать обычным делом. Я смирилась с тем, что ты летаешь, разве тебе этого мало? Сейчас у тебя в голове мысли о рекорде, через час ты выдумаешь что-нибудь другое, но каждый раз это наверняка будет что-то из ряда вон выходящее, связанное с опасностью. Именно с опасностью, а не просто с риском. Я могу согласиться с тем, что имеет определенную цель, смысл. А тут?..

Слезак почувствовал, как им овладевает злость, и взглянул ей прямо в глаза.

— Зачем ты это делаешь, а? Зачем мучаешь меня? — продолжала она.

— Не знаю, как бы тебе это получше сказать, — ответил он, беря ее руки в свои ладони. — Когда человек впервые попытался подняться в воздух, его сочли сумасшедшим. Практическая значимость этого была осознана много позднее. Человек ведь не может всегда точно объяснить, зачем он делает то или иное. Вспомни Бланку. Сколько раз за неделю она рискует упасть, но тем не менее идет на это снова и снова. Спроси у нее, зачем она это делает, и она опять ответит, как в тот раз зимой: «…Иначе я не могу жить».

— Гм, как хорошо ты помнишь то, что говорят другие женщины. Меня же ты иногда просто не слушаешь…

— Потому что ты требуешь от меня невозможного.

Она погасила в пепельнице сигарету, высвободила из его ладоней свою руку и поправила волосы. Радек заметил, что сидящие за соседним столиком мужчины бросают на Итку взгляды. Раньше он всегда гордился этим, но теперь это его раздражало.

— Дело не в этом, — спокойно ответила Итка. — Если бы ты выполнял какое-то важное задание, от которого зависели человеческие жизни, тогда понятно… А что тут? Рекорд?

— Мы уже говорили об этом, — прервал ее Радек. — Что ты хочешь мне предложить взамен? Работу в штабе? Сытую, спокойную жизнь? Воскресные прогулки с детьми? Придет время, и все это надоест. Возникнут проблемы.

Она хотела улыбнуться, но не смогла. Подбородок ее задрожал. Радек с пренебрежением относился к тому, что составляло для нее смысл жизни, предмет мечтаний и желаний. Другого она не могла ему предложить. В то же время она была убеждена, что даст ему очень много: свою горячую любовь и нежность, любовь будущих детей, спокойный, четкий ритм жизни. Все это и составляет основу семьи, к этому стремится любой человек. А он издевается над этим! По его мнению, смысл жизни заключается в неопределенности, опасностях и тревогах. Вывод из всего этого может быть только один.

— Знаешь, — медленно проговорила Итка, — мы не подходим друг другу. — Она насторожилась в ожидании ответа. Ей захотелось, чтобы он начал убеждать ее в противном, стал бы уверять в своей любви. Но Радек лишь усмехнулся и махнул рукой:

— Это пройдет у тебя, Итушка. Мы подходим друг другу как раз потому, что мы разные люди.

— Не называй меня Итушкой, прошу тебя. Во всяком случае, сейчас. Я не маленькая. Не сердись… Скажи мне, как ты представляешь наше будущее.

В эту минуту Итка была до неузнаваемости серьезной. Тем не менее он сказал правду:

— Я должен буду поделить время между тобой и работой. Я не знаю ни одного по-настоящему счастливого человека, который бы не занимался своим любимым делом.

— И много таких людей?

— Мало, но я отношусь к их числу. Если бы у тебя была такая работа, я боялся бы за тебя, но не ставил бы никаких условий. Кстати, твоя работа, я думаю, тебе нравится тоже, а когда ты закончишь учебу, будешь занята еще больше. Что бы ты сказала, если бы я стал предъявлять тебе за это претензии?

— Ерунду говоришь! — воскликнула она. — Я ведь никогда… не рискую жизнью. А ты уже один раз… вспомни!

— Я знаю, — кивнул Радек. — Но для меня моя работа значит очень много.

— Работа! — повторила она. — Какая работа?

Радек стиснул зубы и через минуту ответил твердым голосом:

— Хорошо, пусть это не работа, если тебе так хочется, пусть это сумасбродство, страсть, но я этого никогда не брошу. Ни за что на свете! — Он снова взял ее за руки и заговорил с мольбой в голосе: — Милая, не мучай меня. Ведь я все равно не смогу гарантировать тебе полного спокойствия. Я летчик, и, естественно, со мной всякое может случиться. Какие тут могут быть гарантии?

Она отрицательно покачала головой и прикрыла глаза, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

— Я сделаю такое, что ты и представить себе не можешь, — с отчаянием прошептала она.

Радек пожал плечами. Он не переносил ультиматумов. К тому же его терпение кончалось.

— Подумай об этом, — настаивала она.

Он покачал головой и заметил, что сидящие за соседним столом мужчины прислушиваются к их словам. До него долетела брошенная кем-то фраза:

— Такая красавица принесет ему много хлопот!

— Пойдем отсюда, — предложил Радек. — На улице тепло, пройдемся, там можно продолжить разговор.

— О чем? — спросила она усталым голосом. — Мы уже все сказали.

— Как знаешь…

Радек заплатил за две чашки кофе, за которым они просидели почти два часа. Официант несколько раз подходил и предлагал им вино и ужин, но они отказывались. О еде и думать не хотелось. Как только Итка встала и сделала несколько шагов к выходу, кучка бодрящихся старичков, сидевшая неподалеку от них, загудела, как улей. Радек даже не посмотрел в их сторону. Ему пришло в голову, что, возможно, сегодня он был тут в последний раз вместе с Иткой. Где-то в глубине души теплилась надежда, что все может еще измениться: поцелуются на улице несколько раз, и снова все будет хорошо. Но надежда эта была эфемерной.

На главной улице районного центра было почти пусто, лишь изредка громыхали старые, неказистые на вид трамваи. Время приближалось к девяти.