Валерий Генкин - Повесть о печальном лемуре

Уложенная на землю береза давала ощущение исполненного долга, владения инструментом и несвойственным интеллигентам ремеслом. Надо сказать, что ВИ от подобной работы — что-то распилить, отвинтить, приспособить, приколотить — испытывал большее удовлетворение, чем от удачно сделанной редактуры. Вот и сейчас, умиротворенный, он произнес заветную цитату из премилого фильма:

— А не хлопнуть ли нам по рюмашке, Елена Ивановна?

И, естественно, на этот пароль последовал отзыв:

— Заметьте, не я это предложила.

И они хлопнули. И выпили кофе. И Елена Ивановна подала к столу анковский пирог — оказался неплохим, однако на вкус Виталия Иосифовича чересчур сладким, что он, по обыкновению, от жены утаил — себе дороже, а, напротив, изобразил довольно правдоподобное восхищение. А потом Елена Ивановна рассказала супругу и соседу, какой странный сон ей приснился. А приснилось Елене Ивановне, что вдруг оказалась она владелицей несусветного богатства — восьми миллионов долларов. Откуда ей это богатство привалило, она, проснувшись, не смогла вспомнить и на дотошные расспросы Виталия Иосифовича, проявившего неожиданную настойчивость в выяснении подробностей, о происхождении этих денег внятного ответа не дала. То ли наследство, то ли клад какой, то ли… Да чего гадать, теперь уж никогда не узнать.

— Ну а далыпе-то что? — с интересом спросил ВИ.

Еще его занимала сама цифра — восемь. Почему? Вроде бы и круглая (не какие-то восемь миллионов сто двадцать четыре тысячи четыреста двадцать пять), но и круглее бывает, почему не десять? Что такого особенного в этой цифре? Вот, скажем, нумерологи твердят, что этот перевернутый символ бесконечности имеет глубокий смысл, символизирует вечность, олицетворяет людей с непреклонной энергией и твердым характером (уж это точно к Елене Ивановне, если вспомнить историю с рыбьим жиром), в астрологии восьмерка приписана Сатурну, а Сатурн — символ Хроноса и, стало быть, имеет прямое отношение к старости, что представляет определенный интерес для Виталия Иосифовича. Астрологи написали про это бесконечное число всяческой фигни. К примеру, такой: «Сатурн — символ тяжести судьбы, долга, обязательств, ответственности, упорства, настойчивости, выдержки, выносливости, терпения, целенаправленности, а также ограничений, тяжелого физического труда, жизненных испытаний, одиночества, уединения, замкнутости…» Ох, скучища какая. А еще что? Ну два в кубе, это ладно, это понятно. А еще из ивритского шмонэ пошел наш родной шмон — вроде бы шмонали каждого восьмого зека. Так что непростая эта цифра, прямо скажем. И пока ВИ все это обдумывал, Елена Ивановна продолжала:

— А вот что. Стала я думать, как теперь жизнь наша изменится. Ольге подкинуть миллиончик, это раз, из нашего Королева в Москву перебраться, это два — но опять же на хрена нам московская квартира, купим домик на Корфу, туда и съедем, зимой будем путешествовать — представляешь, Рим, Венеция, потом эта, Барселона, ну и Голландия — полдеры как не посмотреть, а Вена? И конечно же Каринтия, Боже, как же я хочу в Каринтию! Ну и острова всякие, Пасхи к примеру… А летом, представляешь, лето на Корфу, море, рыба свежая у рыбаков из соседней деревни, лобстеры всякие, фрукты — и тишина. Внуки будут прилетать… И ослика купим, в тележку запряжем, будем на рынок ездить. Вот все эти картины я представила очень подробно. Особенно ослика с мохнатыми ресницами. И тут вдруг — как же так? А «Веселая пиявка» наша? Грядки — я ж двадцать лет эти грядки до ума доводила, сколько в них вложено всякого, а больше всего труда? А горки альпийские? А печку только-только такими изразцами обложили? Это ж все прахом пойдет. А вещи? Буфет этот, ему лет сто. Две газонокосилки, да глазастик, да весь твой инструмент… А переезд. Ну ладно я, а ты-то как это выдержишь, суету всю, хаос, с твоей-то идиотской страстью к порядку? Спятишь ведь, ой, Мишка, спятит он, и так-то умом не шибко крепок. В общем так я разволновалась, ужас — и тут, слава Богу, проснулась: батюшки, хорошо-то как, ни тебе миллионов, ни хлопот этих, и все на месте. Ну ладно, я лосяк закладывать, а ты приберись пока.

И тут меня посетило чувство, что надо, ох как надо, не откладывая, пусть и в ущерб плавности повествования (ха-ха, как же, плавное оно!), пояснить два слова из эмоциональной речи Елены Ивановны. Во-первых, глазастик. Ничего загадочного: так Затуловские называли обычный садовый измельчитель фирмы «Вайкинг» с двумя набалдашниками, которые следовало крутить по часовой стрелке, чтобы соединить два конструктивных блока этого весьма полезного инструмента, и против часовой, чтобы эти блоки разъединить. Черные набалдашники на зеленом фоне очень напоминали выпученные рачьи глаза, за что Елена Ивановна и прозвала все устройство глазастиком.

А теперь о лосяке, который отправилась закладывать рачительная садоогородница Елена Ивановна. Легко догадаться, что образовано оно (тоже Еленой Ивановной) по аналогии с коровяком, коровьим навозом. Так что лосяк — это просто-напросто лосиные какашки, в изобилии раскиданные вокруг усадьбы Затуловских, очень опрятные твердые маленькие кругляшки, точнее — овоиды, совсем не пачкаются. Весной, пока все это пространство еще не поросло густой травой, Елена Ивановна собирала их ведрами, ссыпала в пластиковые мешки, а потом мешала с землей и опилками в специально сколоченных дощатых ларях и оставляла допревать до кондиции. Вот и месяц назад, в середине мая, они с Виталием Иосифовичем, как обычно, пустили этот лосяк в дело — сажали картошку. Может, кто не знает, как это делается — вот краткая инструкция.

Перво-наперво оживляется грядка, оставленная перекопанной еще с прошлого сезона, а потому перелопатить ее и разровнять граблями нетрудно. Потом в грядке шириной в полтора и длиной девять метров проделываются две неглубокие борозды и в эти борозды закладывается толстеньким таким слоем, сантиметров пять-семь, опилочно-лосяковая смесь, тоже прошлогодняя. После чего эта удобряющая подстилка слегка увлажняется из лейки и посыпается золой, припасенной от печки.

Потом с шагом 35–40 см на подстилку укладываются семенные клубни (если небольшие — по два) и все это сверху с помощью тяпки закрывается тонким слоем земли (с бруствера, образовавшегося, когда делали борозду). Казалось бы, все? Нет, теперь — последний удар кисти, как веточка повилики в коктейле «Слеза пионерки» (или комсомолки? Эх, память…) Венички Ерофеева: все сверху покрывается внушительным слоем перепревшей (опять с прошлого года) соломы. Все элементы этой композиции хорошо известны и на ноу-хау не тянут, но их сочетание вряд ли встречается еще где-нибудь, и Елена Ивановна любезно разрешила мне предать его гласности.