Валерий Генкин - Повесть о печальном лемуре

Все эти выдающиеся дамы, оставившие кто в буквальном, кто в переносном смысле кровавый — и уж точно черный — след в российской истории XX века, — все прожили долгую жизнь. Почему? А потому, я думаю, что жизнь часто сокращают не болезни, не бедность, не дурной климат, а угрызения совести. А тут уж какие угрызения, какая совесть…

Правда, что заставляло их — блестящих, умнейших, красивейших — так самозабвенно служить ИМ? Страх? Чистый авантюризм? Трезвый расчет? Обаяние зла? Или и правда вера в идеалы?

Если бы знать, если бы знать. Если…

сложилось впечатление, что в деревеньке, давшей приют сладкой парочке Виталию Иосифовичу и Елене Ивановне, кроме них живет только отшельник Миша, то впечатление это ошибочное и вина тут целиком и полностью лежит на авторе: проморгал, не удосужился, не дал эту, как ее, — широкую панораму. Ну вот вам панорама. Как справедливо указано в справочном издании, найденном Михаилом Сергеевичем на своем чердаке, население деревни Старое Теличено достигает 2 (двух) человек. И это святая правда, если говорить о зиме и ранней весне. Обитаемыми в эту пору остаются два дома, и в каждом из них живет по одному человеку. Через дом от Затуловских стоит изба самой старой — за восемьдесят — жительницы Теличена бабы Жени Ильиной, которая (не изба, а баба Женя) отличается крайней подозрительностью и исключительно склочным характером. Когда ВИ по необходимости проезжал мимо (а другой дороги просто не существовало), Женя непременно показывалась на пороге и говорила, что машина вот-вот снесет ее забор. ВИ терпеть не мог напряженности в соседских отношениях и все норовил приветливо ей улыбнуться, тем более что любимую его бабушку звали тоже Женей, однако на сварливую бабку это не действовало. Дабы погасить конфликт, Затуловские с великими трудами и немалыми расходами насыпали объездную дорогу и с той поры ближе трех метров к забору не подъезжали. Тогда бабка призадумалась, да и пустила слух, что Виталий Иосифович крадет у нее дрова. Поскольку дрова были ненумерованными, доказать противное ВИ не смог, и ему пришлось оставить это обвинение без ответа.

Второй зимовщик в деревне — мужик под шестьдесят Виктор Иванович Гусев, для своих — Витька Гусь. Гусь отгородился от мира двойным забором, ведет себя обычно тихо, но изредка напивается и палит в воздух из ружья. Когда-то прибилась к нему довольно видная женщина по имени Светлана, и они даже хотели пожениться, но вот беда, для оформления таких отношений следовало что-то там заплатить в сельсовете (тогда в соседнем селе этот самый совет еще существовал). Денег у Гуся и Светы вечно не хватало, и растроганные их нежной привязанностью Затуловские решили подсобить образованию новой ячейки общества и за нужную бумагу заплатили. Все шло неплохо, пока Гусь не взревновал Свету уж не помню к кому, в бешенстве изрубил топором ее босоножки и выгнал. С той поры и живет один.

И что любопытно — за всю зиму эти два единственных жителя деревни друг с другом и словом не перемолвятся.

Зато летом, а вернее с весны до поздней осени, Старое Теличено оживает: кой-какой народец живет аж в восьми домах. Особенным оживлением отличается противоположная от «Веселой пиявки» сторона улицы (если это можно назвать улицей: два ряда домов отстоят друг от друга метров на сорок, и пространство это обычно заполнено высоченной травой, бредняком и лужами, переходящими в болото), там к вечеру в нескольких домах загораются огни (особенно это заметно ближе к осени, когда темнеет рано), и, совершая ритуальную прогулку с собакой, Виталий Иосифович и Елена Ивановна называют это место Саратовом — где огней так много золотых. Живет там и весьма примечательная личность, полный тезка Миши — то есть Михаил Сергеевич Никитин, — отличающийся поразительной памятью. Так что при нужде уточнить дату какого-либо события, случившегося в деревне за последние полвека, ВИ неизменно к нему обращается.

Так или иначе, взыскуемую тишь в этом покойном деревенском существовании ВИ получил. Разумеется, мысли о конечности пути его посещали, как же без этого. Но в целом его представление о благостном старении было оптимистичным, и он умиротворенно вспоминал еще в юности поразившие его строки Суинберна, встреченные на последних страницах когда-то любимого романа «Мартин Иден»:

Уже потом, много позже, Виталий Иосифович нашел и оригинал этого стихотворения, и множество переводов, но этот, может быть и не самый точный, остался в памяти навсегда.

Да, прогулки становятся короче, это правда, но он никогда их особенно и не любил, прикроватная тумбочка гуще заполняется лекарствами, взгляд в зеркало не веселит — но ведь это отражение он встречает каждое утро, а значит, каждое утро, надо не надо, он бреется, принимает душ, отгоняет стылый запах старости «Фаренгейтом» — стало быть, не опускается, Елена Ивановна не устает (и Бог даст, не устанет) его попиливать, досаждать замечаниями типа «опять свет не погасил» и «давай, давай, разомнись, оторвись от своего компьютера», а Оля все шлет и шлет из Лондона фотографии и ролики взрослеющих детей, и — вот что еще важно — что ни день, он находит в себе силы и желание снова сесть за эту потертую тетрадь и писать, писать, писать… Так что не все так плохо! Прям-таки воплощение мечты Саши Гликберга по кличке Черный:

Там, правда, есть продолжение:

И при этом ни тебе перебранок-переписок с авторами и переводчиками — их обнаглевший ВИ имел обыкновение поучать, а встретившись с сопротивлением строптивца (строптивицы), скрипел назидательно что-то о скромности, сам таковой напрочь не обладая, и приводил какую-нибудь байку: вот, мол, даже Оскар Уайльд (а этого остроумца Виталий Иосифович полагал эталоном литературного вкуса) не жалел времени для доведения своих творений до совершенства и мог просидеть над корректурой одного-единственного стихотворения все утро, чтобы убрать одну-единственную запятую, а вечером спохватиться и вернуть запятую на место. Ни просиживаний на редакторских совещаниях, ни спешки — сдать корректуру, сделать сверку, посмотреть обложку, то-се… Вместо всего этого — тихая размеренная жизнь и немудрящие занятия по дому и саду, неторопливые беседы с Мишкой под рюмку-другую, поездки в близлежащий городок Старицу за кой-какой снедью с непременным заходом в чебуречную (ах, эти чебуреки).