Джон Ирвинг - Мир глазами Гарпа

К подножию своей подъездной дорожки Гарп вырулил на скорости сорок миль в час. Он спустился под гору на третьей скорости и нажал на газ, только когда свернул с улицы; мельком он увидел, как блестит покрытая ледяной коркой подъездная дорожка, и на мгновение его охватило беспокойство, что на крутом и коротком подъеме «вольво» может занести. Он держал машину на скорости, пока не почувствовал, насколько хорошо она держит дорогу, и только тогда перевел сломанный рычаг переключателя на нейтраль — за секунду до того, как выключил двигатель и погасил фары.

Они катили прямо в сплошную черноту — будто в самолете, который наконец отрывается от взлетной полосы; мальчики даже завопили от восторга. Гарп чувствовал локтем, что дети, толкая друг друга, норовят втиснуться в свой любимый проем между передними сиденьями.

— А теперь ты что-нибудь видишь? — спросил Дункан.

— А ему и не нужно видеть! — запальчиво сказал Уолт, в голосе его послышались слезы, и Гарп решил, что Уолту просто хочется себя подбодрить.

— Я эту дорожку наизусть знаю, — заверил их Гарп.

— А здорово! Словно под водой плывешь! — воскликнул Дункан и затаил дыхание.

— Да, как во сне! — сказал Уолт и взял брата за руку.

Вот так Дженни Филдз вновь стала кем-то вроде сестры милосердия; много лет Дженни в белом медицинском халате обихаживала женское движение и теперь была вполне готова к исполнению своей вечной роли. Это она предложила сыну переехать со всем семейством к ней в Догз-Хэд-Харбор. В родительском доме было столько комнат, что Дженни всех разместила с удобством и принялась о них заботиться. За окнами постоянно слышался целительный шум морских волн, которые, набегая на берег, смывали с него всякую грязь.

Всю свою дальнейшую жизнь Дункан Гарп будет связывать шум моря с ощущением выздоровления. Когда бабушка снимала бинты, морской ветер точно орошал пустую глазницу, где когда-то был правый глаз Дункана. Гарп и Хелен оказались не в силах смотреть на изуродованное лицо сына, но Дженни имела огромный опыт в разглядывании чужих ран и их исцелении. Именно бабушка, Дженни Филдз, впервые показала Дункану его стеклянный глаз.

— Видишь? — сказала Дженни внуку. — Он большой и коричневый, хотя, конечно, не такой красивый, какой у тебя был, но ты старайся, чтобы девочки первым видели твой левый глаз, вот и все. — Не самое феминистское высказывание, если честно, но Дженни всегда утверждала, что она, во-первых и в-последних, всегда была и оставалась именно сестрой милосердия.

Дункан выколол себе глаз, когда его выбросило между передними сиденьями «вольво» и острый рычаг переключателя скоростей остановил его полет. Правая рука Гарпа, которой тот пытался перегородить промежуток между сиденьями, опоздала. Дункан пролетел под рукой отца, выбил себе правый глаз и сломал три пальца на правой руке — их зажало замком ремня безопасности.

По всем оценкам «вольво» двигался со скоростью никак не больше двадцати пяти миль в час — от силы тридцать пять! — однако он буквально вмазался в трехтонный «бьюик», который ни на дюйм не сдвинулся с места. Дети в салоне «вольво» так и посыпались вперед, точно яйца из коробки. Впрочем, сидевшие в салоне «бьюика» тоже в достаточной степени почувствовали этот страшный удар.

Голова Хелен дернулась вперед с такой силой, что просто удивительно, как она не сломала шею о стойку руля. У детей борцов обычно крепкая шея, вот и у Хелен шея не сломалась — хотя она полтора месяца носила гипсовый «воротник», а спина ее с тех пор всю жизнь давала о себе знать. К тому же у нее была сломана правая ключица — возможно, подброшенным вверх коленом Майкла Мильтона — и порезана переносица, на которую потом наложили девять швов; порезы нанес, скорее всего, замок от ремня безопасности Майкла Мильтона. Рот Хелен от толчка захлопнулся с такой силой, что она сломала себе два зуба и сильно поранила язык, который тоже пришлось зашивать.

Сперва она решила, что язык у нее вообще откушен, потому что чувствовала, как он сам по себе плавает у нее во рту, полном крови. Но голова у нее так ужасно болела, что она не решалась открыть рот, пока не пришлось вздохнуть; кроме того, она не могла двинуть правой рукой. Хелен выплюнула свой «откушенный язык» на левую ладонь и увидела, что это никакой не язык, а кусок пениса Майкла Мильтона — точнее, три четверти этого органа.

Теплый поток крови на своем лице Хелен сперва приняла за бензин и закричала — испугавшись не за себя, а за Гарпа и за детей. Она понимала, что в проклятый «бьюик» врезалась машина Гарпа. Хелен собрала все силы, чтобы подняться с колен Майкла Мильтона. Ей совершенно необходимо было узнать, что с ее семьей. Она выплюнула что-то на пол «бьюика» — откушенный язык, мелькнула мысль, и здоровой рукой отпихнула Майкла Мильтона, чье колено буквально пришпилило ее к рулю. И тут только до нее дошло, что кричит не она одна. Кричал, конечно, и Майкл Мильтон, но Хелен его почти не слышала — она слышала только крики, доносившиеся из «вольво». Вне всякого сомнения, кричал Дункан. И Хелен потянулась к ручке двери. Когда дверь наконец открылась, Хелен вытолкнула Майкла наружу — откуда силы взялись! Майкл упал на землю, так и не изменив позы: лежал на боку в подмерзающей снеговой каше, поджав ноги, словно все еще сидел за рулем, и выл, как кастрированный бычок, истекая кровью.

Когда в огромном «бьюике» открылась дверь и зажегся свет, Гарпу удалось смутно разглядеть, какой ужас творится в «вольво», — он увидел окровавленное лицо Дункана с разинутым в страшном крике ртом. Гарп тоже взревел, но изо рта вылетел лишь едва слышный писк; и этот странный писк так его испугал, что он попытался тихонько заговорить с Дунканом. И только тут понял, что говорить не может.

Когда Гарп выбросил в сторону правую руку, чтобы не дать Дункану упасть, он повернулся на водительском сиденье почти боком и врезался лицом прямо в руль, сломав челюсть и изуродовав язык (ему потом наложили двенадцать швов). В течение долгих недель в Догз-Хэд-Харбор, пока Гарп выздоравливал, Дженни не раз с благодарностью думала, что, к счастью, имела достаточный опыт общения с джеймсианками; ведь рот у Гарпа был зафиксирован намертво, и общался он с матерью исключительно с помощью записочек. Иногда он печатал свои послания на машинке — целые страницы, — и Дженни потом читала их вслух Дункану, потому что Дункану велели не утруждать без нужды уцелевший глаз. Со временем этот глаз непременно приспособится, но Гарпу нужно было очень многое сказать сыну, и сказать немедленно, а иной возможности сказать он не имел. Когда же он чувствовал, что мать редактирует его записки Дункану и Хелен (которой он тоже строчил страницу за страницей), Гарп глухо ворчал, протестуя сквозь проволоку, но стараясь не шевелить израненным языком. И Дженни Филдз, как настоящая сиделка, каковой она, собственно, и была, мудро перевозила сына в отдельную комнату.