Джон Ирвинг - Мир глазами Гарпа

Стихотворение было честное, но слишком большое и непристойное, поэтому почти никто не читал его. Гораздо больше людей прочитали его эссе об Эллен Джеймс и ее споре с джеймсианками. Вот это новость; вот это скандал! Как ни печально, но Гарп понимал, что такие вещи читателям гораздо интереснее, чем искусство.

Хелен умоляла его не попадаться на этот крючок, не впутываться в историю с джеймсианками. Даже Эллен Джеймс сказала Гарпу, что это только ее сражение и его она о помощи не просила.

— Опять костьми ложишься, вроде как сад перекапываешь! — сердилась Хелен. — Или книжные полки строишь!

Но Гарп писал — сердито и хорошо; и он гораздо четче и жестче обозначил то, что хотела выразить своим эссе Эллен Джеймс. Он с горячностью заступался за тех серьезных женщин, которые искалечили себя в знак солидарности, и нападал на компанию джеймсианок, говоря, что «они — то самое дерьмо, которое и придает феминизму такой дурной оттенок». Он не мог отказать себе в удовольствии положить их на лопатки, и, хотя он сделал это хорошо, по всем правилам, Хелен совершенно справедливо спросила:

— Для кого ты это пишешь? Кто — эти серьезные женщины, которые так и не поняли, что джеймсианки совершенно безумны? Нет, Гарп, ты ведь сделал это именно для них — даже и не для Эллен, а для них, для этих чертовых джеймсианок! Ты сделал это, чтобы к ним подобраться. А зачем? Господи, да не пройдет и года, как все забудут, что они делали и почему. Это же простолюдя, глупая мода, Гарп, а ты почему-то не можешь просто плюнуть на них. Почему?

Гарп тут же надувался и молчал, что естественно для человека, который понимает, что другие-то правы, но хочет сам быть прав — любой ценой! А потому все время думает: что, если все-таки я ошибся? Это чувство заставляло Гарпа сторониться абсолютно всех — даже Эллен Джеймс, которая очень сожалела, что все это затеяла.

— Но ведь это они все затеяли! — уверял ее Гарп. «Не совсем. Это затеял мужчина, который впервые не только кого-то изнасиловал, но и нанес несчастной жертве такое увечье, чтобы она никому ничего не могла рассказать!» — написала Эллен Джеймс.

— Ладно, — сказал Гарп. — Ладно, хорошо. — Печальная истина, высказанная Эллен, причиняла ему боль. Но разве он не хотел всего лишь ее защитить?

Команда борцов Стиринг-скул одержала победу над командой Бата в финале сезона со счетом 9:2 и завоевала второе место в соревновании команд Новой Англии, а также обрела собственного чемпиона в весе 167 фунтов, с которым Гарп лично занимался больше всего. Но теперь спортивный сезон был закончен, и Гарп, писатель в отставке, в очередной раз изнывал от безделья.

Много времени он проводил в обществе Роберты. Они подолгу играли в сквош, сломали за три месяца четыре ракетки и мизинец на левой руке Гарпа. А однажды Гарп, не подумав, так размахнулся ракеткой через плечо, что Роберте это стоило девяти хирургических стежков на переносице. По окончании футбольной карьеры Роберте ни разу ничего на лице не зашивали, и она горько жаловалась всем на постигшее ее несчастье. Зато однажды, когда они менялись площадками, длинноногая Роберта нечаянно так заехала Гарпу коленом в причинное место, что он больше недели ходил прихрамывая.

— Честное слово, — сказала им Хелен, — вам обоим стоило бы отправиться путешествовать и на свободе предаться знойным африканским страстям. Это было бы куда безопаснее. Для всех.

Однако Гарп и Роберта считали себя закадычными друзьями, и даже если какие-то «неподобающие» желания и возникали — как у Гарпа, так и у Роберты, — оба мигом превращали все в шутку. Кроме того, Роберта наконец четко и хладнокровно организовала свою любовную жизнь; как и всякая настоящая женщина, она особенно ценила уединение. И еще ей очень нравилось быть директором фонда и править в Догз-Хэд-Харбор. Роберта приберегала свое сексуальное «я» для довольно частых (но не слишком) наездов в Нью-Йорк, где у нее всегда хватало любовников.

— Я только так и могу, — признавалась она Гарпу.

— И в этом нет ничего плохого, Роберта, — отвечал он. — Далеко не каждому так везет! Ведь нужно еще и уметь правильно рассчитать свои силы, верно?

В общем, они продолжали играть в сквош, а когда стало пригревать солнышко, стали бегать по извилистым дорогам, тянувшимся от Стиринга к морю. По одной из этих дорог от Стиринг-скул до Догз-Хэд-Харбор было всего шесть миль, и они часто бегали от одного особняка до другого. Когда Роберта уезжала по своим делам в Нью-Йорк, Гарп бегал один.

Он и в тот день был один и уже пробежал половину пути до Догз-Хэд-Харбор, где обычно поворачивал и бежал назад, в Стиринг, когда мимо проехал грязно-белый «сааб», сбросил зачем-то скорость, затем снова прибавил и умчался вперед, быстро исчезнув из виду. Это была единственная странность. Гарп бежал по левой стороне дороги, так что хорошо видел встречные машины, «сааб» обогнал его справа, по своей законной полосе, и ничего особенного тут не было.

Гарп думал о чтениях, которые обещал устроить в Догз-Хэд-Харбор. Роберта уговорила его почитать что-нибудь из своих произведений всем членам фонда и приглашенным гостям; он ведь был, в конце концов, главный попечитель, а Роберта частенько устраивала небольшие концерты, поэтические чтения и т. п. Но Гарпа это откровенно раздражало. Он терпеть не мог чтения — особенно сейчас, когда разгромом джеймсианок нанес душевную рану столь многим невинным женщинам. Наиболее серьезные из них, разумеется, разделяли его позицию, однако и они по большей части оказались достаточно умны, чтобы распознать в его критике джеймсианок что-то вроде сведения личных счетов, это чувство в нем пересиливало логику. Они угадывали в Гарпе некий инстинкт убийцы — исходно мужской и исходно нетерпимый. Да и, по словам Хелен, он был слишком нетерпим к нетерпимому. Большая часть его сторонниц также считали, что он написал о джеймсианках сущую правду, но разве обязательно писать об этом так грубо? Будучи сам борцом и тренируя борцовскую команду, Гарп, возможно, и несколько грубоват. В этом его подозревали многие женщины, и теперь, выступая с чтениями, даже в смешанных аудиториях (в основном, в колледжах, где грубость, похоже, нынче была не в моде) он все время ощущал молчаливую неприязнь — мужчина, который прилюдно утратил самообладание, показал всем, что способен на жестокость.

И Роберта посоветовала ему не читать пассажи, связанные с сексом; дело не в том, что члены фонда заранее враждебно настроены, а в том, что они, по словам Роберты, осторожны. «У тебя там полно и других интересных кусков, — сказала Роберта, — не только с сексом». Ни он, ни она даже не упомянули о возможности прочесть что-нибудь новенькое. И главным образом по этой причине — иначе говоря, потому, что у него не было ничего новенького, — Гарп все сильнее нервничал и мрачнел, когда от него требовали устроить чтения.