Джон Ирвинг - Отель «Нью-Гэмпшир»

Эрнст улыбался; это была улыбка, полная отвращения, и он улыбался Фрейду. Хотя Фрейд и не мог этого видеть, до него все же дошло.

— Это я! — воскликнул он так, будто выиграл приз; он был так взволнован, что его бейсбольная бита заходила в два раза быстрее. — Я — водитель! — воскликнул Фрейд.

— Да, ты, — подтвердил ужасно довольный Эрнст.

— Блестяще! — воскликнул Фрейд. — Работенка в аккурат для слепого! — воскликнул он, размахивая бейсбольной битой, словно дирижерской палочкой перед оркестром Фрейдовской венской государственной оперы!

— Ты ведь любишь Вина Берри, правда, Фрейд? — ласково спросила старика Швангер.

— Конечно люблю! — воскликнул Фрейд, обхватив руками моего отца; бейсбольная бита застыла у него между ног.

— Так вот, если ты хорошо справишься с машиной, — сказал Эрнст Фрейду, — мы не причиним никакого вреда Вину Берри.

— А если ты просрёшь это дело, — воскликнул Арбайтер, — мы убьем их всех!

— По одному, — добавил Шраубеншлюссель.

— Слушайте, вы, придурки, как слепой может вести машину? — завизжала медведица Сюзи.

— Объясни, как она работает, Шраубеншлюссель, — спокойно сказал Эрнст.

И вот пробил долгожданный час Ключа, тот час, ради которого он жил: ему предстояло описать каждую деталь его любимого детища. У Арбайтера был такой вид, словно он несколько ревнует. Швангер и Эрнст слушали с умиленным видом учителей, которые гордятся своим учеником-медалистом. Мой отец, конечно, не понимал язык настолько, чтобы уловить все нюансы.

— Я назвал ее отзывчивой бомбой, — начал Ключ.

— О, это великолепно! — захихикал Фрейд. — Отзывчивая бомба! Господи Иисусе!

— Заткнись, — оборвал его Арбайтер.

— На самом деле это две бомбы, — сказал Шраубеншлюссель. — Первая бомба — это машина. Вся машина, — сказал он, стеснительно улыбаясь. — Машина должна взорваться на определенном расстоянии от оперы, довольно близко. Если машина взорвется на достаточно близком расстоянии, то бомба в опере взорвется тоже, можно сказать, «отозвавшись» на первый взрыв. Вот поэтому я и назвал ее отзывчивой бомбой, — придурковато добавил Ключ. Эту часть даже отец понял. — Сначала взрывается машина, и если она взорвется достаточно близко от оперы, тогда большая бомба, та, что находится в опере, тоже взорвется. Бомба в машине — это то, что я бы назвал контактной бомбой. Контакт находится в переднем номере автомобиля. Когда нажимаешь на передний номер машины, она вся взлетает на воздух. Несколько человек, находящихся поблизости, взорвутся тоже, — добавил Шраубеншлюссель.

— Это неизбежно, — сказал Арбайтер.

— Бомба в опере, — с любовью сказал Шраубеншлюссель, — намного сложнее контактной бомбы. Бомба в опере химическая, но к ней подключено очень тонкое электрическое устройство, которое приводит ее в действие. Запал бомбы в опере… он обладает совершенно замечательной чувствительностью и отзывается на вполне определенный взрыв в пределах рассчитанного расстояния. Как будто у бомбы есть уши, — сказал, посмеиваясь, Ключ.

Мы впервые слышали, как Ключ смеется. Лилли начала давиться рвотными позывами.

— Ты будешь в безопасности, дорогая, — успокаивала ее Швангер.

— Все, что от меня потребуется, — это подъехать вместе с Фрейдом по Рингштрассе прямо к опере, — сказал Шраубеншлюссель. — Главное будет ни во что не врезаться по пути и найти безопасное место у тротуара, а потом я выйду, — сказал Шраубеншлюссель, — и за руль сядет Фрейд. Никто не попросит нас отъехать до того, как мы будем готовы; трамвайного кондуктора в Вене уважают.

— Мы знаем, что ты, Фрейд, умеешь водить, — сказал Эрнст старику. — Ты же был когда-то автомехаником, верно?

— Верно, — сказал Фрейд, завороженный планом.

— Я буду стоять рядом с Фрейдом, разговаривая с ним через водительское окошко, — сказал Ключ, — до тех пор, пока из оперы не выйдет Арбайтер и не перейдет на другую сторону Кернтнерштрассе.

— На безопасную сторону! — уточнил Арбайтер.

— А затем я просто скажу Фрейду сосчитать до десяти и нажать на газ! — сказал Шраубеншлюссель. — Машина уже будет направлена куда надо. Фрейду останется только давить на газ, и он почти сразу во что-нибудь врежется, куда бы ни повернул. Он же слепой! — с энтузиазмом выкрикнул Ключ. — Он должен во что-то врезаться. А как только он врежется, тут же взлетит на воздух и опера. Отзывчивая бомба ответит.

— Отзывчивая бомба, — с иронией сказал отец; эту часть, насчет отзывчивости, даже он понял.

— Она спрятана в прекрасном месте, — сказал Арбайтер. — Она там уже давно, так что мы уверены, никто о ней не знает. Она очень большая, но ее невозможно найти, — добавил он.

— Она под сценой, — сказал Арбайтер.

— Она встроена в сцену, — сказал Шраубеншлюссель.

— Она прямо там, куда артисты выходят на долбаный поклон.

— Погибнут, конечно, не все, — просто сказал Эрнст. — Но все, кто будет на сцене, безусловно, умрут, а также, наверно, большая часть оркестра и зрителей в первых рядах. Зато галерка увидит поистине драматичное зрелище, — сказал Эрнст. — Настоящий спектакль.

— Schlagobers и кровь, — передразнил Арбайтер Швангер, но она просто улыбалась, со своим пистолетом.

Лилли вырвало. Когда Швангер склонилась над ней, чтобы ее успокоить, у меня был шанс перехватить пистолет. Но я недостаточно ясно соображал. Арбайтер взял пистолет у Швангер, как будто он — к моему стыду — соображал быстрее, чем я. Лилли все еще рвало, и Фрэнни тоже стала ее успокаивать, но Эрнст продолжал говорить.

— Когда Арбайтер и Шраубеншлюссель вернутся сюда и доложат об успехе, мы убедимся, что нам нет никакой необходимости причинять какой-либо вред этой замечательной американской семье, — сказал Эрнст.

— Американская семья, — сказал Арбайтер, — это институт, который американцы обожают с такой же сентиментальной чрезмерностью, с какой они обожают своих спортивных героев и кинозвезд; они без ума от семьи, так же как от суррогатной пищи. Американцы просто помешаны на культе семьи.

— А после того, как мы взорвем оперу, — сказал Эрнст, — после того, как мы уничтожим то, что венцы обожают с такой же отвратительной чрезмерностью, с какой они обожают свои кофейни и прошлое, ну… после этого в нашем распоряжении останется американская семья. У нас будет в заложниках американская семья, причем пережившая трагедию. Мать и младший ребенок уже пали жертвами катастрофы. Американцы обожают катастрофы. Они думают, что бедствия — это очень мило. И вот мы имеем отца, который бился, чтобы вырастить четверых детей, и все они у нас в плену.

Отец не очень хорошо уловил эту часть речи, а Фрэнни спросила:

— Чего вы будете требовать? Если мы заложники, то чего вы будете требовать?