Джон Ирвинг - Отель «Нью-Гэмпшир»

— Фрэнни! — говорила мать.

— Ну, вы же говорили, что вы уже чувствовали себя поженившимися, — настаивала Фрэнни.

— Не имеет значения, когда мы это сделали, — говорил отец.

— Но вы сделали, правда? — не унималась Фрэнни.

— Это не важно, — встревал Фрэнк.

— Не играет роли когда, — в своей странной манере заявляла Лилли.

И это правильно: «когда» не играет никакой роли. Когда у них за плечами было лето 1939 года и «Арбутнот-что-на-море», мои мать и отец были влюблены и мысленно считали себя уже женатыми. В конце концов, они это обещали Фрейду. У них были его «Индиана» 1937 года выпуска и его медведь, которого теперь звали Эрл, и когда они прибыли домой в Дейри, штат Нью-Гэмпшир, то сначала поехали к дому семейства Бейтсов.

— Мэри вернулась! — воскликнула мать моей матери.

— На какой это машине она вернулась? — поинтересовался Латин Эмеритус. — Кто там с ней?

— Это мотоцикл, а это — Вин Берри! — пояснила мать моей матери.

— Да нет, нет же! — возмутился Латинус Эмеритус. — Кто там еще с ними?

Старик пристально всматривался в сгорбленную фигуру в коляске.

— Это, должно быть, тренер Боб, — сказала мать моей матери.

— Этот идиот! — воскликнул Латин Эмеритус. — Во что он вырядился по такой погоде? Они что там, в Айове, не знают, как одеваться?

— Я выхожу замуж за Вина Берри, — объявила мать своим родителям, ворвавшись в комнату. — Это его мотоцикл. Он пойдет учиться в Гарвард. А это… это Эрл.

Тренер Боб проявил больше понимания. Ему понравился Эрл.

— Мне бы очень интересно было узнать, сколько раз он сумеет отжаться, — заявил бывший лаймен из «Большой десятки». — Но нельзя ли постричь ему когти?

Глупо было устраивать еще одну свадьбу; мой отец считал, что службы, совершенной Фрейдом, было вполне достаточно. Но семья матери настаивала на том, чтобы их обвенчал конгрегационалистский священник, который приглашал Мэри на ее выпускной танец; так и поступили.

Это была небольшая неформальная свадьба, на которой тренер Боб выступал шафером, а Латин Эмеритус, отдавая свою дочку замуж, лишь изредка переходил на неразборчивую латынь; мать моей матери плакала, вполне отдавая себе отчет, что Вин Берри — не тот студент Гарварда, коему в ее мечтах суждено было увлечь Мэри Бейтс обратно в Бостон, по крайней мере не сейчас. Эрл всю процедуру просидел в коляске «Индианы» 1937 года выпуска, умиротворенный крекерами и копченой селедкой.

Мои мать и отец провели самостоятельно краткий медовый месяц.

— Тогда-то вы уж точно делали это! — всегда восклицала Фрэнни.

Но возможно, что этого и не было; они нигде не останавливались на ночь. Они уехали на раннем поезде в Бостон и побродили по Кембриджу, представляя себе, что в один прекрасный день будут здесь жить, а отец будет учиться в Гарварде; они поехали обратно самым ранним поездом и к рассвету следующего дня вернулись в Нью-Гэмпшир. Их первым брачным ложем была односпальная кровать в девичьей комнате моей матери в доме Латина Эмеритуса — там и должна была жить моя мать, пока отец будет зарабатывать на Гарвард.

Тренеру Бобу жаль было расставаться с Эрлом. Боб был уверен, что медведя можно выучить играть в защите, но мой отец объяснил Айове Бобу, что медведь должен стать для их семьи хлебом насущным и обеспечить его образование. И вот в один прекрасный вечер (после того, как нацисты захватили Польшу) моя мать на прощанье поцеловала отца на гимнастическом поле школы Дейри, которое тянулось как раз до заднего крыльца дома Айовы Боба.

— Заботься о своих родителях, — сказал отец моей матери, — а я вернусь и позабочусь о тебе.

— Фу! — по каким-то своим соображениям всегда произносила Фрэнни; эта часть чем-то раздражала ее. Она никогда во все это не верила. Лилли тоже передергивало, и она отворачивала свой нос.

— Угомонитесь и слушайте историю, — всегда говорил Фрэнк.

Я, по крайней мере, смотрю на это несколько иначе, чем мои братья и сестры. Я просто вижу, как мои отец и мать должны были поцеловаться: осторожно — тренер Боб в это время занимал Эрла какой-нибудь игрой, так чтобы тот не подумал, будто мои мать и отец едят что-то такое, чем не хотят поделиться с ним. Поцелуи в присутствии Эрла всегда были рискованным занятием.

Моя мать говорила нам, что она знала, что отец будет ей верен, так как Эрл задавил бы его, если бы он кого-нибудь поцеловал.

— И ты был верен? — спрашивала Фрэнни отца в своей ужасной манере.

— Ну конечно, — отвечал отец.

— Будь спок, — говорила Фрэнни.

Лилли при этом выглядела встревоженной, а Фрэнк отворачивался.

Это была осень 1939 года. Хотя моя мать этого еще и не знала, она была уже беременна Фрэнком. Мой отец кочевал на мотоцикле вдоль Восточного побережья, изучая на практике курортные отели — звуки оркестров, толпы у казино и залов бинго, — и, по мере того как осень сменялась зимой, путь его пролегал все дальше и дальше на юг. Весной 1940 года, когда родился Фрэнк, он был в Техасе; отец и Эрл тогда гастролировали вместе с труппой под названием «Духовой оркестр Одинокой Звезды». Медведи в Техасе были популярны; впрочем, один пьяный в Форт-Уорте попытался угнать «Индиану» 1937 года выпуска, не зная, что к ней прикован спящий Эрл. Техасский суд принудил отца в качестве штрафа оплатить госпитализацию неудачливого похитителя, и еще какую-то сумму из заработанных денег он потратил на то, чтобы проехать по всему Восточному побережью и поприветствовать в этом мире своего первого ребенка.

Когда отец вернулся в Дейри, мать была еще в больнице. Они назвали Фрэнка Фрэнком — «откровенным», потому что, как сказал отец, они всегда будут друг с другом и со всей семьей «откровенными».

— Фу! — обычно говорила Фрэнни.

Но Фрэнк был очень горд происхождением своего имени.

Отец остался с матерью в Дейри на время, достаточное лишь для того, чтобы она опять забеременела. Затем они с Эрлом ударили по побережью Вирджинии и Калифорнии. Четвертого июля они были высланы из Фалмута, мыс Кейп-Код, и вскоре после этого недоразумения вернулись к матери в Дейри, чтобы восстановить силы. «Индиана» 1937 года выпуска сломалась как раз в тот момент, когда в Фалмуте проводился парад в честь Дня независимости; пожарный с залива Баззардс попробовал помочь отцу с починкой мотоцикла, тут-то Эрл вдруг и рассвирепел. Дело в том, что, к несчастью, пожарного сопровождали два далматина — собаки, отнюдь не славящиеся понятливостью; не стремясь исправить эту свою репутацию, далматины атаковали сидящего в коляске Эрла. Одного из них Эрл аккуратно обезглавил, а второго погнал в сторону марширующей по улице Остревилльской футбольной команды, среди которой глупая собака попыталась укрыться. Парад разбежался, убитый горем пожарный отказал отцу во всякой помощи в починке мотоцикла, а шериф Фалмута выпроводил отца и Эрла за пределы города. Так как Эрл не желал ехать в машине, эскорт оказался довольно утомительным: Эрл сидел в коляске мотоцикла, который везли на буксире. Пять дней ушло на то, чтобы найти запасные детали для двигателя.